— Передай отцу, что мне горько, — сказала она слуге.— И если ржа переедает мечи, горе убивает сердце.
«Эге-е! — подумал Беглюк. — Так вот почему она постоянно заботится о русите! Сдохни мой конь, если это не так!»
Откинув покрывало из черных лис, хан долго оставался неподвижным. Он чувствовал, что жизнь впервые начинает обманывать его.
Едва дождавшись утра, хан приказал привести Зеллу в свой шатер.
— Садись! — сказал он ласково, а улыбка кривилась.Ты молода, я стар, ты у меня единственная дочь осталась, нам нечего скрывать друг от друга. Скажи, я погорячился?
— Да, отец! — твердо ответила Зелла, и щеки ее нежно заалели.
— Но он оскорбил твоего отца — старшего половецкого хана. Его ожидает смерть. Таков закон.
Слово хана сильнее закона! Смени гнев на милость, и тогда никто не посмеет сказать, что слова Юрко не были только веселой шуткой.
— Но, может быть, сам Юрге не захочет милости?
— Позволь мне пойти к нему. И завтра все будут радоваться его шутке и твоей мудрости. Воздадут тебе новый почет...
Глаза ее блистали вдохновением, голос звучал настойчиво. Хан понял, что перед ним уже не прежняя дочь, покорная его воле, — в ней заговорила его строптивая кровь!
— Почему ты все это знаешь? Ты беседовала с ним? — Бег- люк старался говорить спокойнее, но левая щека чуть заметно дергалась.
—Да.
— Вот как! — воскликнул он обиженно, но сдержался и добавил как будто равнодушно: — Ведь я не разрешал говорить с ним!
— Мне ты ничего не сказал об этом.
— Значит, ты не раз была у него?
— А почему я не могла этого делать? — удивилась Зелла.
Беглюк искоса посмотрел на дочь и недовольно пробурчал:
— Ты начинаешь отвечать, как урусит. Или это его повадки и мысли?
— Ты сам знаешь: умная мысль — птица, поймал — береги!
— Что же он говорил тебе?
Зелла укоризненно посмотрела на Отца. Ей стало обидно, что он допрашивает ее.
— Говори! — Беглюк начал терять самообладание, повысил голос.
— Ты стар, отец! Тебе не пристало слушать слова юности... Может быть, и неразумные слова, но они так милы сердцу...
Зелла сама удивилась, что смогла сказать об этом отцу,— он вспыльчив, не помилует! И верно, он прокричал:
— Ты лжешь, девчонка! Юрге не князь, он не смел говорить нежные слова дочери хана!
— Разве дочь хана не женщина?
— Молчи, буйная своевольница! Ты насмехаешься над законом.
— Женские обычаи старше всех законов!
— Знаешь ли ты, что тебя ждет? Ты сгинешь, подобно пущенной стреле!
— Зачем мне жить, если не будет его?
— Опомнись, бесстыдница! Что ты говоришь! — исступленно крикнул хан и хлопнул в ладоши: — Эй, кто там?! — И когда вбежали слуги, он, задыхаясь, указал на дочь: — Проводить в шатер! Не выпускать!.. Голову сниму!..
Давно затихли шаги слуг, а Беглюк все сидел, уставившись в одну точку, и повторял про себя:
— Урусит украл мою дочь! Украл мою надежду!
Навстречу смерти
Два дня Юрко не приносили ни еды, ни питья. На третьи сутки в самый полдень, когда стражи, охранявшие яму-темницу, укрылись от зноя под тенью караульной кибитки, Юрко услышал над головой шорох, отодвинулась доска, свет упал вниз.
— Юрге! — позвал знакомый голос.
Юрко поднял голову. На голубой полосе неба вырисовывалась чубатая голова Сатлара. Он опустил в яму привязанный к веревке кувшин. Юрко припал к нему и долго, жадно пил холодный кумыс.
— Ты не пошел на все уговоры стать нашим батуром, — донесся голос старика.— Я не осуждаю тебя. Мой сын поступил бы так же. Но... — Сатлар огляделся и прислушался. Потом быстро пригнулся к яме и заговорил: — Юрге, тебя ожидает смерть! Гнев хана велик. Даже Зелла не может спасти тебя. Хан разгневан и на нее и сказал ей: «Он умрет почетно, как самый смелый из храбрецов!»
— Она еще не забыла меня? — спросил Юрко.
— Она не забудет тебя никогда,— это видно по ее глазам. Она вce сказала отцу... Хан взбешен. А для воли хана законов нет! Прощай!
Голова Сатлара исчезла. Стало светлей. Высоко в голубом небе кружился орел. Юрко смотрел на него, думал о словах старого жреца. Ему хотелось в песне излить всю тоску, всю свою печаль. И Юрко тихо запел:
Летал в поднебесье орел молодой,
Летал и не ведал судьбины лихой,
А черные вороны граяли низко,
Стлались над самой землей.
Ждали поганые смерти орлиной,
Ждали и каркали, клювы точили,
Клювы точили, когти острили,
Орлиное тело готовились рвать...
...Опускался тихий вечер. Садилось солнце за леса. Над становищем пролетали лебеди — высоко, будто спасаясь от дыма костров, бьющих вверх. Хан Беглюк выехал в степь и осмотрел свои косяки коней. В каждом косяке кони особой масти — гнедые, буланые, серые, вороные... Хан остался доволен: кони был» откормлены, их шерсть лоснилась, жеребята росли и жирели,, резво бегали по степи. Беглюк похвалил табунщиков и прикаг зал одарить их бешметами.
Хан повернул коня в долину и крупной рысью направился к старому заброшенному колодцу — сухому худуку, где сидел; Юрко.
— Эй, урусит! — крикнул он, осаживая коня возле ямы. Серый в яблоках жеребец боязливо похрапывал, прижимая уши. — Юрге, я соскучился без тебя.
—Я тебе не скажу этого, — ответил Юрко*
Беглюк насупился. Приказал разостлать возле ямы ковер и, усевшись поудобней, задумался. Надвигались сумерки. Внизу*, под горой, виднелся оТлогий берег реки. Тихая вода поблескивала розовым отсветом заката, и в ней отражались темные прибрежные леса.
— Ты оскорбил меня, — наконец сказал Беглюк.— По нашему обычаю тебя следовало привязать к конскому хвосту и размыкать по полю. Но я чту храбрость. Ты мог бы стать нашим князем... Великий почет окружил бы тебя...
Хан подождал ответа. Он все еще надеялся: русич одумается- в сырой, холодной яме, сменяет ее на княжеские радости. Но Юрко молчал.
— Скажи, почему ты такой непонятный? Если будешь прав; я отпущу тебя. Сделаю так, как требуешь ты... Оставайся с нами!
— Нет! — наконец ответил Юрко. — Лучше на родной земле сгореть искрой и дать хоть чуточку тепла, чем сиять звездой на чужбине.
— Пусть будет так, — сказал хан. — Я чту твою верность своим руситам. Тогда я говорю тебе как безумному в храбрости: заслужи свободу! Скоро наступит праздник летнего звездопада. Ты получишь лучшего скакуна. Это белый жеребец, которого ты заарканил на охоте. Мы откроем тебе путь на родину... с этой горы. Перескочишь на коне реку — ты свободен! J
— Всех ли гостей ты провожаешь этим путем? — рассмеялся Юрко.
— Для дорогого гостя я выбрал самый широкий и почетный путь.
— Это ответ на слово дружбы?
— Да! Я принимаю дружбу руситов, — сказал хан. — Я великодушен и в знак приязни обещаю: за рекой тебя будет ждать... любимая!
— Зелла? —опять не удержался и воскликнул охваченный удивительной радостью Юрко. Он совсем забыл о коварстве хана и всех половцев. — Ради нее я готов!
— Ага-а-а! — протянул Беглюк. —Значит, правда, что ты любишь ее?
Хан снова нагнулся над ямой, пытаясь рассмотреть лицо русича. Какой же силы эта любовь, если ни она, ни он не боятся его гнева, от которого трепещут и прославленные полководцы?
— Люблю!
— Безумец!—• повторил хан.— Слушай последнее. Сегодня тебя переведут на гору. Ты должен быть сильным к празднику. Иначе белый аргамак не донесет тебя и до обрыва. — По коричневатому лицу его скользнула улыбка.— Что ты скажешь на это, внук Бояна?
— Скажу, что свобода хороша!
— Ты получишь ее в день звездопада!
На горе зарокотали трубы, зазвенели медные литавры, загремели барабаны — это шаманы встречали первую звезду, появившуюся в небе. Хан откинулся от ямы, подошел к коню, подправил серебряное стремя с широким подножием и легко вскочил в седло. Он был доволен. Он покончил с русичем, и именно так, как подобает хану...