— Суди сама. Мы друг друга хорошо понимаем.
— Но как ты можешь молиться истуканам?
—А чем они хуже твоих богов? Твои выдуманы. А наши — живут среди нас, они кругом. Солнце светит — Дажбог сияет нам и греет землю-матушку, чтобы лучше рос хлебушко. Гром грянет, и пройдет дождь — это Перун шлет своему народу счастье на урожай...
— Но вы приносите человека в жертву! — вырвалось у Всеславы. — Убиваете перед истуканами. Зачем? Невинного человека!
Яришка задумалась. Эта сердитая княжна никогда не голодала, ее родные не умирали с голода, когда не уродит жито и люди едят лебеду и осиновую кору. Тогда они готовы на все... Пожила бы она в черных лишениях, согласилась бы. Лучше одному погибнуть весной перед лицом Перуна, чем всем умирать зимой без еды. Если будет жертва угодна богу, Перун вовремя пошлет гром и молнию с благодатным дождем, уродит жито в достатке. Разве умереть за это для людей не счастье?
— Наши боги не требуют человеческой жизни, но, случается, мы сами дарим им самое дорогое, что у нас есть. И если они примут жертву... значит, даруют жизнь. Это они спасли от неминучей Смерти князя Ярослава Глебовича!
— Как? — Всеслава впервые почувствовала себя беспомощной: жизнь Ярослава! Да это она, Яришка, а не боги сберегли ее суженого!
И уже с меньшей ненавистью посмотрела в лицо этой лесной девицы.
— И ты не говорила ему, что спасла его? — удивилась Всеслава.
— Нет! Зачем? Это наши боги...
Что за девка такая?! У нее совсем нежданные мысли, каких ни у кого не услышишь и сама не придумаешь. На ее месте любой человек говорил бы для своей выгоды.
— Боги открыли мне: без меня князь погибнет. Разве я могу допустить такое: он же нужен для народа! Я пойду во вражеский стан и божьей силой спасу его,
— Себя — в жертву? Хитришь! — воскликнула было Всеслава, но спохватилась, почувствовала, что ее недоверию и ревности приходит конец.
— Ой нет! Ты меня не знаешь. Говорю: это надо для народа нашего. Может, и для тебя.
— Лучше я сама пойду. Только скажи — как? — Всеслава соскочила с лавки, будто ее суженый где-то тут рядом, за стеной.
— Сядь! — Яришка прижала рукой ее плечо, и княжна опустилась на лавку. р%< Твой путь, как намечен богами, так пусть и свершится. Ты поедешь к великому князю, падешь перед ним на колени. Он может выкупить твоего суженого. Ты поедешь во Владимир и потребуешь: пусть пришлют для Ярослава Глебовича лучшего коня, чтобы ни один половецкий скакун не догнал.
— Хорошо! — наконец согласилась Всеслава с Яришкой. — Но ты дай слово делать так, как говоришь сейчас. Ты помогаешь, а Ярослав мой!.. — Всеслава все еще грозно сводила брови, но в душе у нее уже надломилась ненависть к этой дикой девице. Пусть делает, как велят ей ее боги!
Всеслава вечеряла в летней клети, когда туда вошел Каще- ря. Он был в новом нарядном кафтане.
— Будь здрава, княжна. Собирайся в путь, — проговорил, кланяясь низко.
— Куда?
— Куда прикажешь.
— Вези меня к Всеволоду Юрьевичу во Владимир.
— Кони готовы.
Ватага вершников молча ехала лесной дорогой. Всеслава доверилась этому человеку. Ведь он обещал доставить ее к Яришке и сдержал слово. Теперь он довезет ее до стольного города Владимира и получит награду. Там теперь мать-княгиня в слезах. Люди всюду ищут киевскую княжну... Сколько будет радости!.. Всеслава покачивалась в возке — не могла уснуть: сколько удивительного она увидела и узнала за эти три дня. Одна Яришка чего стоит — такая умная и гордая, увезти бы ее в Киевский терем: лучшей советницы не найдешь!..
На рассвете ватага свернула с наезженной дороги на вилючую — лесную. Возок сильнее затрясло.
— Куда мы заехали? — спросила княжна.
— На путь в Пронск. А там прямоезжая дорога на Владимир.
— Почему свернули с наезженной дороги?
—Там опасно. Нас подстерегают. А тут мы хоть и ближе будем к половецкой дороге...
Кащеря не успел договорить. Вдруг близко прокуковала кукушка. И сразу же из-за дубов выскочили и набросились люди с обнаженными мечами. Зазвенел булат, раздались крики. Молодой звучный голос перекрыл все шумы:
— Берегите княжну! Головой ответите!
— Холопьи души! Везли ее к сыроядцам! К поганым! - - густо крикнул кто-то, и тут же другой, тот же чистый молодой голос подхватил:
— Разбойники! Хотели продать княжну диким ворогам?! Бей их!
Когда стихли звонкие удары булатных мечей, возле княжны, окруженной воинами, появился молодой витязь в блестящих доспехах. Низко поклонился ей, сняв серебристый шлем.
— Не бойся, княжна. Как прознал я, что тебя похитили тати бродячие, с той поры и ищу тебя.
— Благодарю, смело выговорила Всеслава, — но не знаю, как тебя звать-величать, добрый молодец.
— Княжич Резанский, Глеб Игоревич.
— Спасибо, княжич. Спас ты меня от великого горя и бесчестия. Теперь буду вечно молить бога за тебя...
Княжну снова усадили в возок, и ватага повернула назад; Скоро выехали на большак, что ведет в Пронск, а оттуда через Резань во Владимир, и все лесом, лесом...
Дремала Всеслава на подстеленном княжеском плаще и не знала, что там, где только что звенели мечи и слышались стоны, не оказалось ни убитых, ни раненых, а шел теперь тихий разговор:
— Князь Роман Глебович отблагодарит тебя, Чурын батькович, — говорил боярин Туряк.
— Всегда рад услужить князю.
— Вот и услужи: пошли человека верного к хану Емяку, пусть там Ярослав узнает, что его суженую Всеславу за Резанского княжича просватали. Пусть не торопится!
В поход
А степь, как всегда, шумела на ветру. От края до края колыхались могучие травы: всадник скачет — не видно его, а проскакал — и след пропал.
Густыми лесными дебрями вдоль Дона Юрко добрался до- селений окраинных оратаев… Колокольный звон издали заслышал, — значит, живут русичи!.. Церковь достроили! Свои попы завелись!..
А вот и оно, знакомое сельцо, но теперь его не узнать. Оно будто воскресло из мертвых. Далеко кругом лес выжжен, пни выкорчеваны. На месте землянок строятся избы, рубленные из толстых сосен. Целый посад вырос вокруг Соснова!.. Полно у людей забот! Чуть пройдешь — на задворках кузня дымит под кручей у реки, звонко молотки перестукивают. Еще пройдешь — у избы весь двор в стружках, и лежат под навесом готовые древки для копий, сушатся под навесом на ветерке заготовки на всякое поделочье. А напротив у избушки шорник натягивает размокшую толстую кожу на обод щита... Старики выделывают ослопы — обивают железом шаровидные концы дубин, вколачивают в них заостренные шипы...
Теперь Епифан Донок всеми делами ворочает. На его бережении осталась вся Донская волость.. Он сам вместо князя „ездит по селениям, собирает со смердов всякие судные и прочие поборы, сам и судит... А сколько он настроил! Придумал .срубы готовить в лесу: отмечать каждое ошкуренное бревно насечкой топором — по порядку. А после запросто собирай избу по бревнышку!
За дубовой стеной острожка, у самого обрыва над рекой, все еще строится княжий двор Ярослава Глебовича. Терема- новые прибавились. Красное крыльцо поднимается между витыми столбами, все раскрашенное. На коньке крыши петушок вырезан как живой, все навстречу ветру поворачивается. А от самой улицы к крыльцу уложен брусчатыми бревнами ровный, как пол, широкий настил.
Епифан с плотниками собирал из досок какие-то повозки — сам придумал. Они были как избы, но будто сами двигались, как в сказке, так что жуть брала: и кони, и воины шли внутри. А в стенах кругом прорези — для стрельбы из луков.
Епифан все еще хромал, рука — на перевязи, так глубоко изранили в весеннем бою. Но серые глаза светились прежним задором и мудростью. Юрко он встретил широкой улыбкой, как любимого сына. Затопили баньку, попарились всласть. Дали Юрко новые порты и холщовую рубаху — старая-то совсем о сучки чащобы оборвалась.
— А мы тут клич дали по Руси, как набат! — обрадованно говорил Епифан, когда они усаживались за еду. — Сзываем всех подневольных, весь обиженный люд в нашу Донскую волость, крепить окраину!