— Ошибся я в тебе или нет? — спросил он.
— Я ухожу к Юрге! — ответила Зелла. — Если нужно, буду пробиваться сквозь засады.
— Куда-а? — переспросил Беглюк, не поверив своим ушам.
— К Юрге!
«Вот оно, страшное! — пронеслось в голове Беглюка.— Власть хана, власть отца потеряна! Сначала батуры осмелились намекать на мою старость, теперь дочь не хочет считаться с моей волей. Хорошо еще, что она не бежала к нему трусливо, как паскудная собачонка, а идет гордо и открыто, как и подобает сильнейшей!.. О-о, в ней течет настоящая ханская кровь!.. Как больно об этом думать! И неужели нужно уступить? Кто знает, может быть, прав русит: верна и вечна только людская дружба? Она всем приносит радость, а старикам разумный покой. Вдруг это правда, что счастье дает мир? Но нет! Завали человека счастьем — и пропал человек! Легкая жизнь обманна, в ней гибнет боевой дух, гибнут все деловые стремления!.. Не потому ли теперь все оставили меня?
И Беглюк вдруг отчетливо понял, что рухнули все его надежды. Вокруг не было никого, кто остался бы с ним до послед-, него вздоха. «Даже дочь вышла из повиновения. Лучше бы ей умереть! Да и кто скажет, может быть, завтра смерть ожидает всех! Рушится половецкое могущество, ломается древняя половецкая жизнь...».
— Ты подумала, о чем говоришь? — тихо спросил Беглюк, чувствуя, как его охватывает какая-то тупая сонливость. — Ты покидаешь отца? Ты идешь в руки недруга?
— Иду по зову крови... иду к нему! Я решила!
— Ты оставляешь меня одного в такое время? Разве не видишь: я стар, болен, разбит, я нуждаюсь в твоей помощи.
— Отец! — горячо вырвалось у Зеллы. — Видят звезды, как я благодарна тебе за юность. Но ты сам знаешь: ни один птенец, почуяв крылья, не возвращается в родное гнездо. У тебя останутся батуры, у тебя все кипчакское племя, а у меня нет здесь счастья. Все мои радости там — у Юрко.
— Ты уходишь к врагу!
— Я иду к мужу!
Беглюк ничего не ответил. Он сам не узнавал себя. Прежде он приказал бы взять дочь под стражу. Даже больше: не дрогнула бы рука убить изменницу. А сейчас он квохчет возле нее, как старая куропатка! Ему мерещится позорный плен. Мысли о Юрге страшат: не простит он» прошлого! Один остался, один...
Когда Зелла вышла за половецкие арбы, звезды еще горели в вышине, но ночь .уже светлела. Вся степь была устлана мертвыми телами. Повсюду валялись мечи и шелепуги. Тут и там торчали в земле сабли, копья и стрелы и, казалось, все еще дрожали после удара. Пробираясь между трупами, Зелла увидела впереди движущиеся черные тени. Разве могла она знать, что крамольные батуры Смерти давно следят за каждым шагом хана и его дочери...
Зелла выхватила меч, сделала несколько осторожных шагов... Вдруг кто-то вынырнул из тьмы и крепко обхватил ее. Как из земли поднялись люди, быстро обернули ее кошмой и понесли.
Развернули Зеллу в ханском шатре. Отец все так же сидел на тахте и, слегка покачиваясь, глядел неподвижными глазами на пламя светильников. Перед ним, опираясь на меч, стоял Асап, а за плечами князя — молодые батуры.
— Она хотела предать нас! — сказал Асап, и глаза у него были злые, как у встревоженного волка.
Беглюк молчал.
— Что ты молчишь? — дерзко прикрикнул Асап, оскалив зубы. — Или ты сам послал ее к врагу? Хочешь сдаться руситам?
Хан взглянул на Асапа и презрительно сплюнул: с кем он так разговаривает! Асап подскочил к Зелле и крикнул ей в лицо:
— Говори, куда ты ползла, змея?!
Зелла отшатнулась и, сдерживая гнев, сказала хану:
— Отец, кто дал право этому кабану так говорить со мной? Или я не дочь великого хана?!
Слова Зеллы вывели Беглюка из оцепенения. Его лицо перекосилось, он приподнялся, открыл рот, но вдруг обмяк, будто совсем не осталось сил, махнул рукой и еле слышно прохрипел:
— Он ответит мне! Сядь рядом со мной! Эй, подать кумысу!
Прошло мгновение, другое. Хан сердито повторил приказание, но никто не отозвался на его голос. Он грозно, как бывало, взглянул на молодых батуров, но и они не двинулись, лишь Асап ухмыльнулся и шагнул к хану.
— Мы изловили змею! — с презрением сказал он. — И я пришел к тебе от имени батуров Смерти. Хан отвечает смертью за измену дочери.
— Что-о! — взревел Беглюк и, ухватившись за клинок, вскочил с тахты. Злость так и клокотала в нем.
— Не горячись, — остановил его Асап. Ты — один. Стража не явится.
— Вы все изменники! — гаркнул хан. Рванул ворот, разорвал халат, озираясь, как затравленный зверь. К нему быстро подошла Зелла. Беглюк успел заметить, какой спокойный был взгляд у дочери, и это усилило обиду на нее: он мучается, а она, как молодая 'кобыленка, и ухом не ведет!
— Я предлагаю тебе два пути,— продолжал Асап, поглядывая на батуров. — Избери один из них. Либо ты лишишься дочери и умрешь, либо отдашь ее мне, и мой меч будет приумножать твои почести. Великую славу и богатство завоюем мы!
«Вот где тайные думы батура Смерти! Ясно: он хочет стать ханом... Жаль, что не убрал его раньше! — подумал Беглюк, и взгляд его скользнул по Асапу все с тем же презрением. Сейчас он ненавидел всех. Он был готов истерзать первого, кто подвернется. Взглянул на дочь. О-о, это она всему виной, непокорная своевольница, она измерила старым законам, бросила свой народ... Считает себя руситкой! Она всегда нашептывала, как надо ласково обращаться и оберегать проклятого русита-певуна... Она — изменница! Она — враг!»
Рука хана рванулась к рукоятке нетупеющего кинжала в алых как кровь ножнах. С диким криком он выхватил сверкающий клинок и ударил в грудь Зеллы.
Последнее, что он увидел, был палаш Асапа, занесенный над его головой…
Утром русичи двинулись на половецкие вежи. Впереди плотным валом медленно накатывались повозки-щиты. Половцы осыпали их стрелами. Но повозки были неуязвимы и двигались все ближе и ближе, покрытые стрелами, как щетиной. А за ними на расстоянии полета стрелы шли стеной багряных щитов плотные ряды русичей.
В это время на горе показался Асап на вороном коне, убранном цветной сбруей, на голове — султан из лебяжьих перьев, Он ехал, вдоль половецких рядов, окруженный свитой. Над ним трепыхался багряный ханский бунчук. Кованые вороненые доспехи сверкали на солнце, точно крылья развевался белый ханский плащ. По сторонам большой свиты скакали глашатаи и выкрикивали:
— Хвала великому хану Асапу Непобедимому! Хвала великому хану Асапу Непобедимому! Он солнце из солнц! Он избранник бога Кама! Он даст нам победу!
Тем временем повозки русичей остановились, раздвинулись, и вперед выехал витязь на белом коне.
— Юрге! Юрге! — пронеслось как стон в половецких рядах.
Юрко поднял руку, и сразу наступила тишина. Он приподнялся на стременах и крикнул:
— Пусть выйдет сильнейший!
Все замерли. Выйти против неуязвимого богатыря Юрге — это все равно что подставить шею под меч. С ним может биться только любимец бога Кама!
И вдруг Асап сбросил плащ наземь, стегнул коня и, пригнув копье, с боевым кличем понесся навстречу Юрко. Затаив дыхание и половцы и русичи замерли в страшном ожидании.
Витязи сшиблись в бешеном ударе. Лязгнула броня, копья с треском переломились и отлетели в сторону. Блеснули мечи, зазвенел булат, взвизгнул раненый конь...
Все случилось так быстро, что никто даже не разглядел удара, от которого повалился с седла обезглавленный Асап. Его нога застряла в стремени. Конь заржал и помчался по степи между рядами войск, а тело волочилось по земле, поднимая пыль...
Повозки-щиты вновь закрыли Юрко и двинулись вперед. За ними по-прежнему шли плотные ряды русичей. Сеча закипела у крайних половецких арб, потом перекинулась к кибиткам, и вот уже русичи ворвались в самое становище.
Когда солнце зашло за полдень, все было кончено.
Пробившись вместе с князьями на вершину горы, Юрко подъехал к ханскому шатру. В нетерпении соскочил с коня, откинул полог и на мгновение остановился, пораженный. На высоком ложе, в белой одежде виднелось в полумраке тело хана Беглюка с рассеченной: головой, а в глубине шатра на груде подушек лежала Зелла. Над нею склонился Сатлар, перевязывая рану. Лицо Зеллы было бледно, глаза закрыты. Юрко молча опустился у изголовья.