— Образумелся, холоп, ворочатися похотел, да ужо поздно. Не желает княже Борис тя зрети. Поелику понове стечи содеяху, всяк день сечь люто будут тя. Руцы восприяши на ся, тля порсклива, — прорычал он мне в лицо, когда я более-менее очухался.
Кирияк добавил от полноты чувств ещё несколько довольно чувствительных ударов по рёбрам. Потом в его руках оказалась плеть. Уродец начал яростно полосовать мне спину прямо через одежду. Я захлебнулся болью. К счастью, зашёл сановитый мужчина и раздражённо сообщил разошедшемуся служаке, что князь великий ждать не любит.
— Жаль, не до тя днесь, — пробурчал боярин, отбрасывая плеть, — Ворочусь, скоры с тя все спущу.
Побегав по комнате, одноглазый вскоре отбыл восвояси. Судя по торопливым движениям, государя он уважал очень сильно. Зашедшие после него стражники меня отцепили и оттащили обратно к той башне, где меня раньше пытали. Однако, завели совсем в другое помещение, более тёмное.
8
Свет едва сочился через мелкий проём где-то под потолком. С трудом можно было разглядеть четыре деревянных лежака с сеном в качестве матраса. На одном из них расположился мужчина лет под сорок, с волевым, где-то даже привлекательным лицом, обрамлённым курчавой русой бородкой. Одежда истёртая, но явно принадлежавшая не простолюдину. Под ней бугрились мышцы атлета. Я вежливо поздоровался с сидельцем и прилёг ничком на лежак. Сосед участливо спросил:
— Зельно досталось? Спина кровит.
Вот гад одноглазый. До крови избил.
— Боярин Единец меня угостил, собака.
— Ох и пакостен зело, сей лихоимец, яко аспид гремливый. Опасайся его, холоп, ибо злосерден душой вельми, — поведал мне мужчина.
— Не холоп я ни в одном глазу, — буркнул обиженно.
С каких таких манер он во мне холопа углядел? Может, сутулюсь излишне, или морда тупорылиста. А мужик продолжал меня пристально разглядывать.
— Яти мя комонем. Да ты еси Ржа? В ушкуйниках ватажил на Костроме? Отича тваво Матвеем рекли, — завопил он вдруг.
Пошёл в отказ. Нафиг мне на себя навешивать чужие преступления. Сиделец вполне, может быть, уткой подсадной работает.
— Знамо, ошибся я, — продолжил общение мужик, — Зримо, иже холопского чина еси, течный. Не свезло те, отроче, поимаша.
— Да не холоп я, — разозлился не на шутку, — Дмитрий, скоморох бродячий. Смех и радость мы приносим людям!
— А…, — протянул сосед и наставительно высказал, — Над вятшими человеци глумишеся, се грешно есть.
Помолчали.
— Боярин я славородный, Фокий Плесня, — мужчина взглянул на меня, оценивая произведённое впечатление, — Пришед к князю достославну Юрию Димитриевичу в Звениград в свите жены его Анастасии из Смоленска. Служил при тайной палате. Оклеветан был мздоимцами лихими. Боярин Сёмка Морозов с дьяки грамоты подмётны стряпаша противу ми. К неделе главу с мя сымут.
— А почему наш достославный князь, не разобрался? — посочувствовал боярину.
— Умён он зело, но доверчив. Дружен с младых лет с боярином тем Семёном. Убедить ся дал ворогам моим, — ответил Фокий и загрустил.
Ничего было сказать ему на это, только сочувственно повздыхать. Прибыла еда. В глиняных тарелках желтели кусочки ржаной каши. Как же рыльник раздатчика напоминает Фоку…
— …Со скомрахами подлыми последни дни доживаю, ядь свинячью снидах, — продолжал горестно сожалеть неудачливый сановник.
То, что я авантюрист, мне ещё мама доказывала и пацаны по совместным паркурным сетам. В коридоре ведь стража стопроцентно дежурила, судя по натужному сопению, и дверь была полуоткрыта.
— Эй, как тебя там… Почему не убираете отхожее ведро? Дышать невозможно, — громко возмутился я.
Служитель без возражений повернулся в сторону двери, возле которой находилось пресловутое ведро. Я скользнул с лежака и одним прыжком безбашенного орангутана оказался возле ничего не подозревающего наклонившегося работника. Схватил за шею и сдавил её. Через несколько секунд обмягшее тело сползло на пол.
— Иже сие деяши? — со страхом, свистящим шёпотом спросил Фока.
— Раздевайся и надевай его одежду, — так же шёпотом распорядился я.
Боярин с побледневшим лицом послушно принялся разоблачаться, пока я раздевал полумёртвое тело жертвы.
— Выйдешь с помойным ведром в коридор и плеснёшь в стражников. Постарайся попасть в лица и отбей у кого-нибудь себе саблю, — снова приказал ему.
В соседе чувствовалась военная косточка. Одевался он как по сигналу тревоги.
— Ну, поскору ты тамо, Хведул? — поторопили из коридора.