Крик повторился. Еще повторился — будто рыкнул рассерженный зверь. И потом стало тихо. Мичил понял, что дезертиры догадались об обмане и повернули назад.
Николай совсем ослаб. Он словно чувствовал надвигавшуюся сзади опасность, и эта опасность лишала его последних сил. Безвольной рукой он держался за плечи Мичила и еле-еле передвигал ноги.
Мичил понял, что они погибли, что им, конечно же, никуда не уйти. Он уже расслышал негромкие голоса — те, двое, переговариваясь, поднимались из лога. Сейчас они выйдут на гребень и, может быть, увидят… А если даже и не увидят, то через минуту-две своим быстрым шагом настигнут и тогда… «Пропали. Нет, нет, никуда не уйти. Здесь пропадать…»
Да, с той минуты, когда, забыв наставления Владимира Лукича, потерял дорогу, словно преследует злой рок. Тайга, горы будто хотят погубить. Не хотят отпускать. Ушел от волков, так не уйти от этих беспощадных бандитов. Не уйти…
И вдруг Мичила осенила мысль. Он вспомнил, что тут, совсем близко, лежат большие камни-валуны. Сбегая вниз, когда еще был один, без отставшего Николая, он наткнулся на них. Как стена крепости. Большие, лежащие близко друг к другу гранитные камни.
Мичил почти побежал. Николай мешком висел на спине, ноги его волочились, он не успевал их переставлять. Но Мичил не оставлял его. Добежав до камней, укрывшись за самым широким, Мичил опустил товарища на землю, сбросил котомку, улегся поудобнее лицом к приближавшимся бродягам, приготовил ружья.
Преследователи показались очень скоро. Они шли быстрыми злыми шагами, под ногами их трещали сучья, ломались кусты. Мичил навел ружье на Бородатого. Руки вздрагивали, мушка металась; указательный палец руки обжигался о тугой спусковой крючок. Сердце стучало, словно в груди сидел кто-то с молоточком и часто-часто колотил по ребрам. Струйка холодного пота скользнула от виска по щеке.
— Я говорю тебе, что неправильно идем, — злой тарахтящей скороговоркой выпалил Кривая рожа, изрядно отставший от Бородатого и теперь торопливо догонявший его. — Они побежали вниз по логу. Я же видел следы…
— Нет, эта падаль, Экчээле, не мог уйти далеко. — Бородатый остановился; он запыхался и говорил, как рычал.
— Я тебе и говорю. — Кривая рожа догнал приятеля и, маленький, коренастенький, стоял перед Бородатым, задирая голову и тарахтя злой скороговоркой. — Не мог он сюда пойти. Не подняться ему, дохляку, так быстро по склону. Он вниз побежал, по логу. Там следы.
Мичил… улегся поудобнее…
— Да я тебя сейчас воронью на кормежку отправлю!
— Твои гнойные глаза много видят! — Бородатый даже чуть нагнулся к приятелю, будто хотел вцепиться зубами тому в лицо. — «Следы! Следы»! Звериная тропа, а не следы. Проклятая твоя кривая рожа! Я давно говорил, что надо эту падаль Экчээле на тот свет спровадить! А ты жадюга, обормот несчастный… Тебе неохота было на себе котомку с провизией таскать. Тебе неохота за лишним зайцем побегать. Должен был тот дохляк тебе зайцев на зиму добывать. Вот он тебе и добыл. И змееныша увел.
— Ах ты, бандит! — рассвирепел вдруг Кривая рожа. — Меня поносишь, а забываешь, как я хотел сразу со змеенышем разделаться! Прикончили змееныша тогда же, и наш Экчээле, как миленький, возле нас бы ходил! А сейчас, может быть, змееныш дохляка увел. Вот тебе и лишние руки! Вот тебе и охотник до первого снега! Стал он ждать твоего первого снега?
— Ты это почему назвал меня бандитом, гад этакий? — Бородатый сбросил ружье с плеча. — Ты подлец из подлецов, испугавшийся фронта, дезертир несчастный! Трусливая душонка, хотевшая прикончить спящего парнишку! Это ты — бандит!
— Да если я бандит, так ты меня им сделал. Ты, сын богатея, с винтовкой в руках воевал против Советской власти. Или не на Сысыл-сысыы[9] стродтовская пуля поцеловала тебя в щечку? А потом ты втерся в доверие к красным. Делал вид, что первый активист, а сам жег колхозное добро, в людей из-за угла стрелял! А когда тебя раскусили и упрятать за решетку хотели, так ты на волчьи права перешел, в тайге скрылся. Разве это не так, разбойник? Разве не ты нашептывал темным людям: «Германия победит, все опять к старому вернется»? — Лающий голос Кривой рожи гремел без умолку и все нарастал, словно на лесном сухостое с сухим треском разбегался, стремительно ширился трескучий пожар.
9