«Иди строго по маршруту…»
Не послушался наказов Владимира Лукича. Понадеялся на то, что вокруг своего села знал тайгу и бродил по ней спокойно. Поплатился за легкомыслие.
«Но зачем думать о худом? — спросил себя вдруг строго, голосом, какой бывает у Владимира Лукича, когда тот очень недоволен. — Почему сразу о гибели? И — слезы. Как у трусливой девчонки. А еще хаживал с дедом на медведя! Не зря ребята в классе головами покачивали, когда рассказывал. Не верили. А вот Владимир Лукич поверил. Вон какое задание дал. Надо думать о том, чтобы задание… Чтобы как комсомольцу себя вести. А тут — слезы!.. Задумал напрямик. Хотел выгадать. Чтобы потом похвастаться? Забыл родную якутскую пословицу: «Прежде чем рубить — отмерь, прежде чем долбить — подумай!»
Посплю до рассвета, — решил он. — Потом вернусь обратно. Найду место, где сидел на лиственнице и ел хлеб. Пойду дальше, как на бумаге нарисовано».
И, решив так, Мичил сразу почувствовал себя легко, как будто с плеч свалилась тяжелая ноша. Но тут же он вспомнил:
«Уйдут!.. Да, если до рассвета не найти наших, они уйдут. Тогда остается одно: вернуться к Владимиру Лукичу. Вернуться и… что ему сказать?.. «Я вас подвел. Я всех подвал. Пропало целых шесть дней». Может быть, из-за этих шести дней не успеем обследовать новое месторождение до последнего парохода! Если об этом узнает брат, который днем и ночью бьется с фашистами? Что он подумает? И что подумает обо мне Владимир Лукич, если к нему вернуться и сказать: «Не послушался вас. Полез на гору. Сбился с дороги. Заблудился. Вернулся ни с чем»? Нет! Нет! — сказал он себе. — Не отдыхать нужно. Не спать до рассвета. Нужно сейчас же вернуться. Поискать направление, с которого сбился, и дойти к утру до лагеря».
Не вставая, стащил со спины вещмешок. Развязал. Нашарив рукою хлеб, отломил половину, стал есть. Нет, такого вкусного хлеба еще не приходилось есть в жизни. Прямо-таки сам тает во рту. А как вкусно пахнет! Кажется, на весь лес запах от этого маленького куска.
Подобрав губами с ладони последние крошки, поднялся. Закинул за спину почти пустой мешок, взял ружье. С трудом сделал первый шаг: ноги как деревянные. Одежда, мокрая от пота, пока сидел, застыла и при первом шаге будто льдом обожгла тело. Темно, ни зги не видно. Высоко ли забрался в гору? Или совсем внизу? Только звезды на небе висят, безучастные, холодные, далекие. «Иди сюда-а!» — где-то противно кричит, как плачет, ночная птица.
Все-таки пошел, очень осторожно, как с завязанными глазами, выставив вперед руки, нащупывая ногами дорогу. Потому что он спускался, ему казалось, что он идет той самой дорогой, которая привела его сюда.
Постепенно глаза привыкли к темноте: может быть, звезды старались помочь парню и хоть немножечко, но все-таки светили. Теперь уже видел деревья, вставшие на пути.
Шел долго или не долго, но услышал вдруг журчание ручья. На четвереньках, ощупью, добрался до воды, лег на камни, припал губами к влаге, пил, пил и все никак не мог напиться. Потом, не поднимаясь, опустил в ручей руку, чтобы точно узнать, в какую сторону он течет. Помнилось, что сюда шел вверх по течению, значит, назад, к той горе, на которую взбирался, надо идти вниз.
Пошел. Часто спотыкался и падал. Иной раз, на скользком камне, ударялся очень больно. Но вставал и спешил. Очень спешил. Скоро по лицу стали хлестать мокрые от росы ветки: «Так тебе и надо! Так тебе и надо!» Значит, ручей привел в густой лес. И звезды вдруг с половины небосклона исчезли — виднелись только над головой. Гора впереди. «Наверное, та самая, с вершины которой увидел реку». И опять принялся карабкаться вверх. Сколько ни лез, сколько ни шел, но голой вершины, на которой хоть палатки ставь, хоть играй в лапту, не достиг. Ноги еле-еле идут. В голове гудит.
Вдруг за спиной затрещали сучья и раздался леденящий, с завыванием, крик. Кто-то, огромный, во все небо, падал сверху. Мичил вскрикнул и, закрыв лицо руками, повалился ничком. Страшный громкий хохот раздался над головой, прокатился эхом по ночному лесу, затих.
Лежал, уткнувшись лицом в землю, прислушивался. Никого. Тишина. Приходил понемногу в себя. «Да это же филин! Мой старый картуз, наверное, принял за зайца да и хотел его сцапать».
Вспомнились сразу разные истории, которые случались с дедом на охоте. Много этих историй дед рассказывал. Филин тоже деда сколько раз ночами пугал. Успокоили эти воспоминания. А сил дальше идти все равно уже не было. Нащупал рукой поваленное дерево, перед которым лежал. Подполз к нему, привалился спиной. Под голову положил мешок. Куртку расстегнул и натянул на лицо. Закрыл глаза… Много ли нужно усталому, выбившемуся из сил пареньку — уснул сразу же. Даже губами зачмокал во сне.