Бок о бок, шаг за шагом Ерошка незаметно с Тулянкой дошел до своего дома. Встал у крыльца и задумался: открывать ей двери или нет?
Та, как будто угадав его мысли, сказала:
— Ну хорошо, ты подумай, а как надумаешь жениться, позови. Я каждый вечер буду встречать тебя на чугунном мосту.
— Ладно, — сказал Ерошка.
Тулянка подала ему в знак дружбы платочек и ушла. Когда Ерошка зашел в избу, ему сразу бросился в глаза портрет, висящий в переднем углу, где они с Манькой сидят плечико в плечико, ладошка в ладошку. И так Ерошке стало нехорошо и стыдно, хоть проваливайся сквозь землю. Хотел было выбросить подаренный платок, но на нем увидел такие же дивные узоры, как и на одежде Тулянки. Он сразу бросился к верстаку… А если уж мастер сел за верстак, то лучше не пытайся его поднимать.
Вскоре эти узоры принесли ему такую славу, что его гравюры стали раскупаться даже для музеев. А Тулянка при каждой встрече ему дарила все новые и новые платочки с удивительными кружевными вязками и рисунками лесов и все время спрашивала:
— Ну, решил на мне жениться или все еще не можешь забыть прежнюю жену?
Однажды Ерошка подумал: «А в самом деле, что я болею душой за Маньку? Эта хоть мне принесла славу, а та что? Женюсь на Тулянке».
В следующий вечер он открыл перед ней двери своего дома. Но когда та отбросила от лица покрывало, вместо Тулянки Ерошка увидел свою жену.
— Петрович, твой ученик снова вернулся к тебе.
— Что случилось, дружище?
— Беда, мастер. Как только сел за отдельный верстак, у меня глаза не стали ладить с руками.
— Как это так?
— Глаза хотят делать эдак, а руки делают по-другому. И не знаю, кто из них прав.
Как-то раз глаза поспорили с руками, кто из них важней при работе.
Глаза сказали:
— Если бы мы не следили, что делают руки, они бы без нас ничего не могли делать.
А руки ответили:
— Если вы так высоко цените себя, следите на здоровье, а мы ничего не будем делать.
После этого, когда глазам хотелось что-нибудь сделать, руки прятались в карманы. А когда руки притрагивались к какой-нибудь вещи, глаза закрывали свои веки.
Однажды тому человеку, который имел эти глаза и руки, дали делать не больше не меньше как простые очки диаметром три с половиной сантиметра. Старший мастер положил перед глазами человека чертеж, а сам ушел. Руки, почувствовав работу, сейчас же полезли в ящик за инструментом. В это время на чертеж села муха и начала пожирать запятую, которая стояла между тройкой и пятеркой, а мухи очень любят тушь.
Глаза отвернулись от чертежа в сторону и сделали вид, что не замечают этого. Пока руки возились в ящике для инструментов, муха и съела запятую. Теперь уж получилось так, что очки стали диаметром не три с половиной сантиметра, а тридцать пять. А глаза прищурились и смеются: «Пусть, — думают себе, — помучаются руки, набьют себе мозоли».
А руки, закончив работу, эти очки надели на глаза.
— А ты о чем загрустил, малый?
— Дома неприятности.
— А что такое?
— Укоряют, что два года проработал на заводе, а заметным еще не стал. С кем нужно говорить, чтобы я стал известным, — не знаю.
— Только с железом.
— Дядь Вась!
— А?
— Почему так?
— Как?
— Сколько лет вы уже работаете мастером, а называете все еще себя учеником?
— Документ мастера получить куда проще, чем сказать своей совести, что ты уже мастер.
Любо или не любо кому, а у нас повелось так: после «аз», «буки», «веди» никого еще не зовут дядей Федей. А кто любит хвалу и чтоб о нем в медные трубы дули, тому нечего делать в Туле.
Так говорили наши деды, так говорим и мы.
Наши мастера — народ занятой, и зря тарабарить им недосуг. Они даже не позволяют такой роскоши, чтобы в занятое время называть друг друга длинными и величальными словами. По батюшке наши деды звали только по праздникам и воскресным дням. Туляки всегда любили короткие имена, чтобы они свободно проходили через горло, не застревали в зубах и через цех пролетали как пули: «Чиж-ж! Левш-ш-а!»
И мастерами себя называть тоже не торопились. Каждый старался сначала найти свою «золотую жилу», а потом уж ждал, пока мастером его другие признают.
Но был на заводе один человек, который никак не мог дождаться, пока его признают мастером. Ходил он по начальству и жаловался на старых мастеров, что они его считают учеником, хотя он давно имеет документ мастера. Тыкал им всем в нос бумажкой, но радости своей работой никому не приносил. А в Туле, кроме диплома, привыкли еще смотреть на искусные руки и руки считать главным документом.