На пятый день к вечеру на одной станции подали Рингану срочную депешу. Прочтя ее, он побледнел, послал ответ и внезапно стал очень злым и суровым.
Когда Володя спросил его, как называются горы, видневшиеся вдали, он грубо огрызнулся на него, поднял воротник пиджака и сделал вид, что спит. Нойс тоже нахмурился и все качал головой, словно не одобрял медлительности поезда. Но экспресс мчался, как буря. У Володи даже дух захватило, когда он подумал, что бы случилось, если бы поезд вдруг сошел с рельс. Вот была бы каша. Бррр...
Наступила ночь, и вдали, все разростаясь и разростаясь, начали сверкать огни. Рельсы расползались кругом. Тысячи товарных и пассажирских вагонов толпились на них, маневрировали огромные красавцы-паровозы. Пестрели огни семафоров. Наконец поезд с грохотом влетел под купол вокзала.
У Володи голова шла кругом от этого двухнедельного путешествия, но едва он успел размять ноги на вокзале, как снова уже мчался в огромном крытом автомобиле, и хотя они неслись, как угорелые, Ринган беспрестанно кричал шофферу в рупор: «Скорее! Скорее!»
Володя едва стоял на ногах, когда Томас Ринган тащил его за руку по роскошному, ярко освещенному залу дворца. Он слышал вокруг удивленный ропот, видел смутно людей, с любопытством и удивлением глядевших на него.
Он очутился вдруг в большой полутемной комнате, где на огромной постели лежал бледный худой старик, которого поднимали за плечи какие-то два человека. Старик протянул свою худую руку к одному из трех странных барабанов на колесиках и словно готовился вынуть из него что-то.
— Папа! — крикнул Ринган. — Папа!
И затем.
— Аоумайэоуа!
Старик вздрогнул, и глаза его с какою-то дикою жадностью уставились на Володю... Все бывшие в комнате замерли. Джек — один из народных представителей — хлопнул себя по бедрам да так и застыл, выпучив глаза и бессмысленно улыбаясь.
Томас Ринган между тем подтащил Володю к старику, продолжая бормотать что-то, и быстро расстегнул и развел курточку и рубашку на груди у мальчика.
Старик вскрикнул. Он схватил Володю за руку и все глядел, глядел на него.
Томас сделал повелительный жест...
Урны укатились. Народные представители и вся их свита вышли на цыпочках из полутемной спальни. В зале царило уже невероятное волнение, которое, словно по радио, мгновенно передалось толпе, стоявшей у ворот.
— Внук нашелся! Отменили жеребьевку!
— Жулик! Слова не сдержал.
— Да ведь внук!..
— К дьяволу внука!
— А!.. О!.. Черти! Мерзавцы!
На шоссе творилось нечто невообразимое.
Все журналисты, бродившие у ворот, вдруг вскочили на мотоциклеты и устремились в город. Это была неслыханная бешеная гонка, лавина ревущих мотоциклов, перед которой в ужасе расступались все, предпочитая свалиться в канаву, чем остаться на шоссе с переломанным хребтом.
Возбуждение толпы у ворот достигло таких пределов, что был вызван наряд конной полиции. Всем было ясно: пять миллиардов проехали мимо носа.
VI. Шутка смерти
А Володя стоял перед стариком и только моргал глазами.
Джон Ринган удалил всех из комнаты, в том числе и своего сына. Он дрожащими руками гладил мальчика по голове и внимательно его разглядывал.
Володя был до крайности сконфужен. Он вдруг подумал, что им воспользовались для устройства каких-то своих дел и заставили его играть перед этим стариком довольно некрасивую и даже гнусную роль. «Сказать ему, что это обман», подумал он, но тут же сообразил, что он никак не сумеет объяснить это, старик ведь не знает по-русски, а тех уроков английского языка, которые он получил в дороге, было, конечно, еще недостаточно для выражения такой трудной мысли. «А потом, как знать, — пришло ему в голову, — может, я и в самом деле не я. Разве я помню, что было со мною, когда мне было два года!» К довершению всего он так устал, что едва стоял на ногах.
Несмотря на нервный подъем, который он испытывал, он чувствовал, как глаза его против воли смыкаются, а нижняя челюсть так и тянется зевнуть во всю глотку.
Старик улыбался, глядя на него.
За дверью между тем в опустевшем зале (в нем были теперь лишь Томас, его жена, Томсон, Нойс, врачи и два-три лакея) наследники проявляли крайнее волнение.
— Я не понимаю, — говорил Томас, — пора приступать к составлению завещания. Ведь он может умереть с минуты на минуту.
— Да, но как напомнить ему об этом?