Затем, удовлетворив свое любопытство, друзья с увлечением рассказывают о своей работе. Перед каждым столом в саду сидят кошки и смотрят, не упадет ли чего на пол. Они следят за нами серьезными голодными глазами. В привокзальном отеле таким образом кормятся двадцать три кошки. Из громкоговорителя несутся громкие звуки французского шлагера: «Je t’aime, je t’aime, je t’aime, mats je n’ose, je n’ose pas…»[3]
Преподаватели корреспондентских курсов тоже впервые встречаются с новой Африкой. Их ученики — а среди них есть и одна девушка, которая, если дело пойдет на лад, станет первой журналисткой страны, — всего несколько лет ходили во французские школы; они не изучали основ философии, плохо разбираются в науках, в языке и не имеют вообще никакого представления о том, что такое газета и как в ней пишут. Но они полны патриотизма и ненависти к колониализму; у них много сил и доброй воли.
— Недавно мы писали сочинение, — рассказывает Борис, главный редактор. — На какую тему? Да просто о том, как ходят по магазинам. Что вы думаете вышло из этого? Страшно интересно! «Наши предприятия еще не наши предприятия», — написал один. Я могу передать содержание его работы только приблизительно. «Я покупаю кусок материи, который хочу подарить зятю к свадьбе. Моими франками я помогаю французскому капиталисту стать еще богаче, а хлопок, из которого соткана ткань, собрали мои братья на берегах Нионо. Хлопок напоен потом моих братьев. Если бы я хотел, я бы мог купить французский красный перец из Кайенны, хотя наши поля дают много красного перца; говядину из Нормандии, хотя на берегах Нигера пасутся огромные стада рогатого скота. Все это я не покупаю, но ткань я вынужден купить. Но по нашему пятилетнему плану…» Остальное вам, наверное, уже ясно.
— Разумный план, — задумчиво добавляет Карел из Праги, — по нему в ближайшие годы будет сооружен текстильный комбинат с прядильней, ткацкой, красильней; его производственная мощность в целом составит около 2500 тонн. А если бы наши студенты немного больше разбирались в диалектике… — он делает паузу, — знаем ли мы, что они еще дали бы нам для раздумий. К счастью, обучение не заканчивается, и уже есть кое-какие результаты. Но разовьем мысль дальше…
Он снял очки, и можно было предположить, что мы исчезли из его поля зрения. Но теперь еще четче вырисовывается для него на черном куске неба над садом мысль, которую он хочет выразить. Карел передает ее примерно так: «Капиталисты прислали нам из Европы ткани, на которых можно увидеть Патриса Лумумбу, Секу Туре или кого-нибудь еще из африканских вождей, надписи: «Да здравствует Мали» или единственное слово «справедливость». Это все выглядит очень дружественно. Только европейские фабриканты сделали это не потому, что им так уж нравятся вожди африканского освободительного движения, не потому что они вдруг стали борцами за справедливость или не имели другой цели, кроме как сделать африканцев патриотами. Ткани были созданы потому, что каждый предприниматель прекрасно понимал, что они блестяще пойдут здесь на рынке именно сейчас, и они действительно принесли большие деньги. Но патриотические высказывания на блузках женщин и мужских бубу на самом деле помогли укрепиться в Африке чувствам патриотизма, свободы, справедливости. Этого нельзя было предусмотреть заранее. И чем сильнее эти чувства, тем раньше мы будем, как раз в соответствии с пятилетним планом, на собственных фабриках ткать малийские ткани. За это мы должны быть благодарны европейским текстильным фабрикантам, так как они позаботились на свой манер о том, чтобы Мали в ближайшее время покупало у них поменьше тканей…»
Так мы прядем свои мысли и ткем при этом первые ткани из хлопка с полей Нионо. Громкоговоритель между тем изрыгает без остановки французскую танцевальную музыку и шлягеры Латинской Америки. Южноамериканские песни сейчас в моде.
Снова появился «пепельно-серый» во всем блеске своих необычайных способностей. На сей раз он несет под мышкой два бамбарских меча в красивых плетеных кожаных ножнах. Африканские мечи, символы старой племенной вражды, теперь уже идут на рынок как предметы искусства или сувениры для иностранцев. И цепи принес «пепельно-серый»; звенья их из пестрых камней. Так мстит теперь Африка Европе, которая однажды пошла на нее в поход с ничего не стоящими стеклянными бусами. Есть цепи из зерен плодов африканских деревьев и кустарников, названия которых я никогда не мог правильно произнести, и из раковин каури. Сначала торговец застывает, просительно улыбаясь, около стола ганской футбольной команды, которая завтра выступает против одиннадцати игроков малийской национальной сборной. Там его долго не задерживают, это можно было заранее предвидеть; нам же не спастись от него.
— Да, планы, — продолжает Коля начатый разговор, — и планы, конечно, тоже. Мы думали о том, чтобы совершить со студентами поездку по Мали. Если, конечно, правительство согласится. Они должны изучить свою страну, потому что до сих пор правомерен парадокс: европейцы знают об Африке больше, чем сами африканцы, хотя это неверно, если уж быть абсолютно точным. До конца узнать Африку может только она сама. Об этом и идет речь. Они должны изучать страну и ее проблемы, так как это их страна и их проблемы.
— Из этого потом получится книга, — добавляет Борис. Против своего обыкновения он говорит почти торжественно — Это у нас в сердце, понимаете? Сборник. Мы напечатаем его в Москве на французском языке. Первую книгу о Мали, открытом глазами малийцев.
Громкоговоритель под пальмой неожиданно замолкает. Вероятно, что-то испортилось. Это великолепно. «Пепельно-серый» приближается широкими беззвучными шагами к нашему столу. Я пытаюсь подозвать кошку, но она видит, что у меня пустые руки, и прыгает прочь.
Гомер в Мали
Один из работников радио рассказал о нас певцу Бансумане. Великий певец просил сообщить, что ожидает нашего посещения в полдень следующего дня.
Нам нужно посетить певца в его доме, так как он стар и очень знаменит. Он слеп от рождения. Рассказывают, что его лютня может играть сама без его прикосновения. Мы сможем увидеть это чудо; Бансумана ждет нас.
И мы вспоминаем одну историю, которая живет в народе, словно древняя легенда. Мать Бансуманы, говорится в ней, была в таком ужасе от слепого ребенка, которого она произвела на свет, что решила его убить. Как и все женщины, она носила его в платке за спиной. Она вскарабкалась на дерево, и там наверху развязала платок. Ребенок упал на землю, но остался жив. С тех пор мать полюбила свое слепое дитя.
Человек с радиостанции ведет нас через вереницу улиц, огибая множество углов, мимо маленькой пригородной мечети к глинобитному дому, похожему на все дома, в которых здесь живут люди. Уличная пыль покрывает наши лица. Человек с радио будет служить нам переводчиком, так как Бансумана, как и все народные певцы, не знает ни слова по-французски. Он говорит и поет на языке своего народа, на бамбара. Дети со всего квартала служат нам проводниками; но когда мы пересекаем двор, прилегающий к дому Бансуманы, они робко остаются позади. Мы входим в пристройку дома с плоской крышей. В углу веранды на циновке сидит Бансумана и неторопливо обедает. Он ест вместе с молодыми людьми и мальчиками своей семьи. На почтительном расстоянии от мужской группы, сбившись в кучу, едят женщины. Одна из них поспешно приносит для нас скамейку. Бансумане это не мешает.
Мощная голова, сильный подбородок. Энергичной линией поднимается его лоб. Я ищу глаза. У него нет глаз. Его вид был бы ужасен, если бы лицо не светилось такой радостью, если бы на нем не было стольких хитрых морщин и морщинок, если бы оно не было так полно степенного беспокойства, подобного движению на африканских улицах, полно приятного достоинства. Похоже на то, что губы его улыбаются. Бансумана, который никогда не видел солнца и человека, радостно сидит за трапезой.
На расстоянии руки стоят перед ним миски из пестрой эмали; подобные им продаются повсюду на рынках. В одной медленно тает брусок льда: Бансумана пьет талую воду, смешанную с теплой водой из водопровода. Он запускает пальцы в просяную кашу, быстрым вращательным движением двух пальцев скатывает шарик, окунает его в острый соус и отправляет в рот. Он улыбается, как волшебник из сказки. В его лице есть и утренняя улыбка солнца, и отблеск ночных молний. Мы наблюдаем слепца безо всякой робости. Его пальцы блестят от жирной пищи.