Аэродром
До любого окружного города Мали можно теперь добраться самолетом. «Эр Мали в вашем распоряжении, пользуйтесь самолетами Эр Мали!» И вот маленький самолет унес нас на юг, к десятой параллели. После первой же промежуточной посадки мы стали единственными пассажирами, как будто бы биплан только для нас несся в небесах. Было достаточно оснований для того, чтобы чувствовать себя в узкой кабине совсем по-домашнему и даже более того: я похлопал по плечу сидящего впереди пилота и спросил о нашем местонахождении и высоте полета. До предела недопустимое поведение. Но:
— Восемьсот метров, — ответил пилот, прибывший сюда из Баку с Каспийского моря, и добавил: — Можете спокойно оставаться здесь, вы нисколько нам не мешаете. То, что вы видите внизу, похожее на клубок змей, — это Бани.
Мы летели со скоростью двухсот километров в час. В сущности немного, но я бы не сказал, что наш полет был спокойным: ни на одну секунду не удавалось забыть, что мы летим. Небесная дорога напоминала отнюдь не гладкий асфальт, а скорее африканские проселочные дороги с их крутыми подъемами и спусками.
На аэродроме Сикасо наше путешествие окончилось. Здесь, в области Кенедугу, где Мали приближается к своей южной границе, недалеко уже до республики Берег Слоновой Кости, а республика Верхняя Вольта еще ближе.
Едва наши пилоты выкурили свои сигареты и разок обошли самолет, внимательно осмотрев его, как они снова залезли в кабину и умчались прочь.
Правда, они еще помахали нам сверху. А на площадке аэродрома осталось лишь облако пыли. Потом самолет превратился в птицу, парящую в лазури, затем стал комаром и наконец совсем растворился в небе. А мы стоим одни, даже облако исчезло. Мы стоим одни на широком поле, мы трое, один чемодан и клетчатая дорожная сумка Диавары.
А Диавара делает несчастное лицо. Что с ним? Он упрямо молчит, но в его голове идет упорная работа.
На такой аэродром я еще никогда не прилетал. Здесь ничего нет, ничего, кроме большого, красноватого поля, плоского и пыльного, и солнечного света без границ. Ни ангара, ни здания не поднимается на краю поля, ни одного самолета вокруг, ни одной цистерны — ничего. Нет, все же за кустами притаился зал ожидания, вернее хижина ожидания.
Что с Диаварой? Совершенно не обременяя себя многочисленными «почему» и «по какой причине», он дает нам указание оставаться около чемодана и сумки и ждать его. Недолго, совсем недолго. И его уже нет. Раздаются лишь быстрые шаги по направлению к шоссе, которое, видимо, ведет к населенному пункту. Совсем не чувствуется близости главного города округа, и ничто не напоминает о нем. Тихо. Большая птица пролетает недалеко от нас. Пустынно. Мы сели на чемодан и слушаем, как воркуют дикие голуби. Как у нас дома: «ру-гедугу, ругедугу». Далекие кустарники у края поля розовеют в свете утра. Часы показывают половину десятого.
Нам не приходится сидеть долго, так как Диавара уже просовывает голову сквозь кусты. У кого переполнено сердце, оно изливается в словах: сейчас подъедет машина, еще несколько минут и мы будем спасены. Диавара радостно смеется и, словно освободившись от тяжелой заботы, быстро проводит рукой по своей курчавой голове.
Он сообщил о нашем прибытии по телеграфу, как всегда делает, но не помнит, сказал ли о том, что нас надо встречать не на шоссе, а на аэродроме. Как люди могли знать, что мы здесь стоим и ждем? Как они могли послать машину? Нет, они не виноваты. И он комическим жестом трет себе виски.
Теперь мы смеемся вместе, словно все это было колоссальной шуткой. Диавара простирает к нам руки, и мы хватаем их, как если бы собирались заключить с ним шутливый союз…
В деревне королев
Да, здесь юг. Не то чтобы солнце обладало большей силой — оно и на севере палит без всякого милосердия. Нет. Но юг бесспорно имеет свои особенности. Линии ландшафта здесь мягче, закругленнее. Окрестности Сикасо, с известной долей преувеличения, называют «садом Мали». Деревья здесь выше. На берегах рек их пышные ветви переплетаются, маятники лиан свешиваются почти до зеркала воды. Крестьяне собирают урожай три раза в год, красные цветы пылающих деревьев распускаются раньше, чем на Нигере, и раньше собирают здесь плоды манго. Между пустыней и девственным лесом расстилается саванна — основной ландшафт Мали; она тянется на добрых тысячу километров. Но здесь, на юге, как мне кажется, саванна уже чувствует немного животворную влагу, которой обязаны своей пышной зеленью тропические леса побережья.
Деревья над Сикасо
Городок похож на сад. И жители его — гордые своим трудом садовники. Вдоль грядок арахиса тянутся узкие влажные канавки. В феврале сажают зерна, в мае собирают урожай и в ту же землю сажают маис. Его собирают в июле, тем временем под маисом уже высеян рис, который всходит, как только в июне начинаются дожди. В конце периода дождей, осенью, жнут рис. Счастливые огородники! Но нет растительности без воды, счастья без труда. Лейка вполне могла бы быть символом Сикасо.
Или, может быть, его символ древние короли, о которых так часто и с таким значением рассказывают иностранцам? Короли городов, вожди племен — ни разу не замечал я в Мали, чтобы воспоминание о феодальном времени походило бы на бесплодное возвращение вспять, к прошлому. Короли продолжают жить в воспоминаниях как герои. Граждане юной республики чувствуют себя наследниками, продолжателями и завершителями их дел, они связаны с королевством и героизмом, с любовью к отчизне тех, кто стал давно прахом и мифом, с их мученической смертью перед пушками французских оккупантов. Поскольку история стала поэзией, фигуры королей поэтически приукрашиваются.
Прежде всего мы должны увидеть одну деревню, где воспоминания о королях Сикасо особенно ярки. Считается, что там еще живут их потомки.
У сенуфо в «деревне королев»
Потомки королей? Вероятно, и их рабов?
Да, и потомки их рабов. Так как теперь между ними нет больше разницы. Сегодня все они — крестьяне.
К Диаваре присоединился второй проводник, специалист во всем, что касается города и его окрестностей, специалист по всему Кенедугу. Таким образом, мы — значительная группа людей, которая приближается к местечку Бугуда. Деревня лежит перед нами, подобно крепости, или, если сказать иначе, она состоит из нескольких десятков укрепленных дворов, так как вокруг каждого двора, вокруг каждой группы круглых хижин и амбаров для проса замыкается стена из глины. Стены, кажется, являются третьим символом этой области. В Сикасо мы открыли остатки старых стен, воздвигнутых из глины и камня. В другой деревне мы шли вдоль зигзагообразной стены, и она также напоминала какой-то торос, обрывающийся и вновь поднимающийся. Мы предполагали, что эта стена осталась от средневековья, но в ней сохранились бойницы и относилась она ко времени кремневых ружей прошлого века.
Феодальные распри — период африканской истории, начавшийся перед французским господством. Стены не могли остановить пушек заокеанских завоевателей. Они давно уже стали анахронизмом, но здесь, в деревне Бугуда, молодой парень на наших глазах воздвигает новую стену вокруг двора, мощный защитный бастион, словно он завтра должен будет остановить нашествие вражеских орд. Традиция всемогуща. Над стеной, там, где она готова, поднимаются острые, покрытые травой крыши новых круглых хижин.
При посещении африканских деревень нужно помнить о рангах и соблюдать последовательность приветствий. Сначала наши сопровождающие приветствуют старейшин деревни, которые вышли нам навстречу. Но мы держимся пока еще позади. Ведь старикам сначала необходимо сообщить, кто такие чужеземцы и что привело их сюда. Мы не понимаем ни слова из того, что обсуждают со стариками наши проводники. Но вот замолкают приветствия и ответные речи; теперь мы пожимаем четыре-пять рук, которые нам протягивают, и смотрим на древние, грустные лица крестьян, словно вырезанные из черного дерева и обрамленные серебряными вьющимися бородами. Как бедны эти босые крестьяне, как они худы, как плохи их халаты, — но ведут они себя с достоинством князей. Наши спутники оказывают им необычное внимание. Эти старики — потомки князей или рабов? Собеседники немногословны — это тоже, видимо, знак уважения и почтения. Поскольку в Бугуде в обиходе язык сенуфо, мы чувствуем себя совершенно глухими. Мы идем за африканцами, все еще не зная куда и зачем. Нас охватывает совершенно непонятная торжественность. Стараемся выйти из-под этого гипноза — ведь так буднична эта картина: глинобитные стены, пыльная тропинка, босоногие старики в халатах — но у нас ничего не получается. Эта торжественность парализует наш юмор. Диаваре не нужно было и говорить нам, чтобы мы поначалу спрятали фотоаппарат в сумку. В деревне сохранились хижины конца XVIII века, когда короли Сикасо или Кенедугу правили отсюда. Мы можем их осмотреть и войти в них. Как только мы просовываем головы в одну из дверей, оттуда выскальзывают юные женщины, сегодняшние обитательницы хижин. Женские хижины существовали в те далекие времена, но существуют они и сегодня. Кто женат более чем на одной женщине, должен предоставить каждой собственную хижину. В хижине находится очаг; черные от копоти, как в старых курных кухнях Европы, твердые как камень балки, поддерживающие острую крышу, и закругленные стены.