Говоря о будущем Африки, часто вспоминают ее древние традиции, старую африканскую общественную систему обработки полей. Диавара ссылается на деревню, когда хочет защитить Африку, ее исстари признанную «большую семью»; политики идут по тому же пути, когда рисуют картину будущего африканского общества. Идет разговор о сельских общинах, в которых крестьяне привыкли совместно работать с древних времен; об общественном воспитании молодежи — старинном обычае, сохранившемся со времени родового строя. Недалеко от столицы, в саванне, мы однажды посетили исправительный лагерь, колонию малолетних преступников. Их прошлое — бродяжничество, воровство, драки. Мы не обнаружили в этом лагере ни одного забора, ни одной стены. Посреди луга — отрезок шоссе, вдоль которого протянулись маленькие, вычищенные до блеска, окрашенные в белую и розовую краску дома. Повсюду молодые деревья. Мы видели юношей, решающих арифметические задачи; один из них сыграл нам двумя палочками песню на самодельном балафоне. Группа юношей возвращалась с поля, где они собирали оставшийся после уборки хлопок. Другие ребята играли в футбол, поставив в ворота воспитателя Мартена. Мартен Флери был механиком в Париже. Этот молодой французский рабочий приехал в колонию, когда Мали как раз собиралось решительно покончить с колониализмом. Мартен не был колонизатором, напротив — он был членом Французской коммунистической партии. Он остался в Африке; она не отпустила его, не сняла с него тех обязанностей, которые он мог выполнять, прилагая все свои способности. А он может многое — радиолюбитель и плотник, воспитатель молодежи и учитель физкультуры. Мальчики кричали от восторга, когда он босой ногой подавал по крутой дуге мяч от ворот в самую середину поля.
Маленькая берлинка и ее соседи
Воспитатели живут и работают здесь, используя опыт передающейся из поколения в поколение африканской традиции и систему Макаренко. Его произведения тщательно изучаются.
— Книга Макаренко немного устарела, — заявил один африканский воспитатель.
— Почему? Это очень интересно.
— Макаренко писал, что он иногда прибегал к мерам физического воздействия.
— А здесь, в колонии, разве никогда не бьют воспитанников?
Вскоре, однако, выяснилось, что замечание нашего оппонента не так уж серьезно. Напротив, за ним не стояло ничего другого, кроме бьющей через край радости от возможности поспорить, хитро рассчитанного намерения, которое — а почему бы и не попытаться! — рассчитано было на то, чтобы разговор перешел в доставляющую удовольствие дискуссию. Споры здесь любят… Не приходилось сомневаться, что принцип советского воспитания — не применять телесные наказания — был отлично знаком педагогу, который, конечно же, допускал исключения, аналогичные описанным в произведениях Макаренко.
— Итак, Макаренко устарел?
Воспитатель все еще продолжал смеяться, теперь уже явно надо мной, над моей наивной непосредственностью. Они давно уже получили из магазина народной книги в Бамако работу Макаренко «Дорога в жизнь». Ни у кого нет сомнения: эта книга дает намного больше, чем целая дюжина других.
Для большинства африканцев колонизаторы достойны презрения уже потому, что им незнакома африканская община. Ведь Африка живет общиной с древности. А сегодня, строя свои планы, она делает это с полным сознанием своего собственного достоинства.
Бамако ждет Микояна
Для ознакомления с новыми методами обучения мы поехали в профсоюзную школу в Бамако-Болибане. Стоило нам войти, как молодой туарег тотчас же написал на доске цитату из выступления Модибо Кейта: «Мы решились на социалистическое плановое хозяйство». Это были слова человека, родившегося на краю Сахары, которого назвали «самой светлой головой своего класса». На скамьях сидели мужчины и женщины бамбара, тукулеры, сенуфо, малинке, фульбе. Они сосредоточенно слушали, обдумывали слова лектора, делали заметки. С кафедры выступал профсоюзный деятель из Парижа, железнодорожник Жюлиус. В сегодняшней лекции речь шла о государстве и нации, о классах и классовой борьбе. В речах и выступлениях оппонентов, проходящих в атмосфере явного пристрастия к пространным дискуссиям, весьма заметно проскальзывало скрытое за блестящими от пота лбами новое мировоззрение. Какое утомление отражалось на этих лицах от пережитого волнения! Но они в то же время светились и от счастья прозрения и познания. Жюлиус читал лекцию с любовью и необыкновенным тактом. Его ученики уважали своего преподавателя. Молодой французский рабочий спокойно и с достоинством восполняет тот ущерб, который класс эксплуататоров его нации нанес Африке. Он восполняет его так же, как это делает Мартен в воротах футбольного поля молодежного лагеря, как Жак — за своей кафедрой в Каесе, как многие другие представители прогрессивной Франции.
Поднимает голову новое общество, выросшее на старых традициях и поставившее себе новые задачи.
Опять в Бамако! Столица, противоречивый рай, словно выступая из тумана, приобретает уже знакомый нам облик.
Покрывало для невесты Аминаты
Местом пребывания профсоюзного руководства Мали служит небольшой дом с голыми стенами на краю жаркой и пыльной площади, который на первый взгляд производит довольно неприятное впечатление. Деревья перед ним еще слишком чахлые, чтобы дарить тень.
Изредка, отдыхая между двумя рейсами, стоит перед дверью один из двух автомобилей марки «Вартбург»- подарок наших рабочих своим малийским коллегам. На лестничной клетке мы находим фотографии, возвращающие нас на родину. На доске, привлекая всеобщее внимание, приколоты документы, рассказывающие о встрече молодежной делегации Африки с рабочими Берлина и Иены, с рыбаками Ростока и учеными Дрездена. Это касается нас; вместе с другими посетителями мы останавливаемся перед стендом сразу же, как только входим в дом.
Мы частые гости в доме профсоюзов, но питаем особенную слабость к этим фотографиям. А также и к тому, что нас приветствует на нашем родном языке секретарь Национального союза трудящихся Мали Диалло Бубакар. Он закончил высшую школу профсоюзов в Бернау. Бубакар говорит по-немецки медленно, старательно подыскивает правильные выражения; видно, что он обладает большими способностями к языкам. Немецкая речь, льющаяся из уст африканца, — редкое событие; это, конечно, приятно, но прежде всего — будем откровенны — удобно. Ведь так славно взвалить на другого тяжкую обязанность излагать свои мысли на чужом языке… Но так ли уж это существенно? Сущность заключена всегда в самом человеке. Во всех тех, кто оживляет это здание. И Диалло лишь один из них. Он приветствует нас, перегнувшись через письменный стол, своим открытым беззвучным смехом — типичный африканский смех, который уже давно привлекает меня. Нечто свободное, легкое, братское сквозит в нем. И это в свою очередь влияние той революционной силы, которую означает профсоюз здесь, в этом доме, чьи двери всегда радушно открыты для всех.
Диалло выходит из-за стола и идет нам навстречу. Его вопрос о нашем самочувствии чужд общепринятому ритуалу всякого рода патриархальных приветствий.
— Как идут дела? Дает ли жара возможность работать? А вам, мадам? Вам это может показаться странным, но я чувствую себя хорошо лишь тогда, когда по-настоящему жарко. Чем я могу вам помочь?
Прежде чем начать беседу, наш хозяин протягивает нам свои крепкие сигареты.
— Несколько вопросов, как всегда, — начинаю я, — мы должны получить на них ответ, раньше чем покинем гостеприимное государство Мали. Прежде всего об этом новом законе о браке. Все говорят о нем, а мы его понимаем недостаточно хорошо. Что же нового в этом законе?
Диалло откинулся назад и ответил без промедления:
— Новое в том, чтобы обеспечить наиболее слабой части общества, к которой принадлежат женщины, должные права, как раз столько прав, сколько можно выторговать у всемогущей традиции при современном положении вещей. Я говорю не слишком длинными предложениями? Читали ли вы точный текст закона?