Дома и дворы города опустели. На широкой площади собрался народ; под жарким солнцем люди стояли, сидели на корточках и прямо на земле, женщины и девушки, мужчины и дети, даже самые маленькие, терпеливо ожидали, по-своему коротая время. Они поднимали знамена, били в тамтамы, постукивали палочками по балафонам, хлопали в такт руками. Раздавался сдержанный гул толпы, славно пчелиный рой готовился к вылету. Часть жителей города, стóя наготове в стороне, по поданному знаку должна была пройти мимо президента.
Африка познает самое себя: молодой репортер
Мы стояли среди журналистов, репортеров, корреспондентов, представителей фото- и киностудий, собравшихся со всех концов света, — черных, коричневых и белых мужчин. Впрочем, последних «белыми» можно было считать лишь весьма условно: африканское солнце давно избавило их от природной бледности. Лишь одно обстоятельство несомненно свидетельствовало о том, что они северяне: при постоянной беготне, которой требовала их профессия, им слишком часто приходилось вытирать платком лицо, в то время как их темнокожим коллегам послеполуденное солнце Кати не доставляло никаких особых забот. Мы остались среди слушателей курсов, которые, еще до того как начался праздник, усердно покрывали записями страницы своих тетрадей и блокнотов. Их единственная девушка повесила на себя фотоаппарат-зеркалку, а ее коллега по курсам, остроумный парень в круглой шляпе, сдвинутой на лоб, объяснял начинающей журналистке назначение зеркала и принцип действия аппарата. Смех не утихал ни на минуту.
Недалеко от нас, перед белым обелиском, ожидала начала торжества охрана президента, «Красная гвардия» — солдаты в желтых штанах, зеленых блузах и развевающихся красных накидках, с обнаженными саблями. Мы быстро перебежали на ту сторону, к обелиску, хотя были и не совсем уверены, допустимо ли это. Хотелось прочесть надпись. Этого, конечно, никто не запрещал, но доска — нам следовало бы это знать — была пока еще покрыта знаменем.
Под ликующие звуки труб и барабанов наконец появляется Модибо Кейта. Не спеша поднимается он на почетную трибуну. Он одет в светлый летний костюм и обычную для страны шапочку из каракуля в форме кораблика. Несмотря на грохот барабанов, торжество проходит спокойно, почти по-семейному. Возбуждены только журналисты, и более всех других — наши начинающие друзья. Вот салютует «Красная гвардия», степенно поднимая сабли на плечо; хор пионеров тоненькими голосами затягивает песню, в которой неоднократно повторяется имя Модибо Кейта; девочки протягивают главе правительства, председателю Национального собрания и министру юстиции, автору комментариев к закону о браке, большие калебасы с водой, к которым государственные деятели, улыбаясь, прикасаются губами. Церемония началась.
Все речи были выслушаны с большим вниманием. Вначале произнес речь бургомистр, затем явно взволнованный армейский лейтенант, который был наказан Францией за то, что во время колониального гнета действовал как африканец, а не как француз. После него, неоднократно прерываемый шумными аплодисментами, говорил Модибо. Волнующая тишина спустилась на площадь, где тысячи людей стояли под солнцем: стало так тихо, что, когда президент переводил дыхание, можно было услышать щелкание фотоаппаратов и жужжание кинокамер. Только теперь я заметил, как молодо выглядел президент — умное, совсем юное, приветливое и спокойное лицо. Он излагал свои мысли с большим достоинством, не выставляя себя на передний план, не жестикулируя и без грубого пафоса. Модибо Кейта пользовался изящным французским языком, языком своих противников, языком великих поэтов и ораторов. Говорил он, однако, очень просто, словно разумный человек, который обменивается мнениями с равными себе, как первый среди равных. Под конец президент сказал: «Людям свойственно заблуждаться или совершать предательство, но партия никогда не может ошибаться, если она прочно связана с народом».
Наконец, сверкающий белый обелиск открыт. Теперь эта площадь не будет уже носить имя начальника французских колониальных войск. Ее новое наименование — это дата, которая навсегда сохранит воспоминание о том дне, когда первый президент первой Малийской республики потребовал вывода французских войск из страны. Теперь все могли прочесть надпись:
Неизвестным гражданам, мученикам
за великое дело освобождения Африки,
Погибшим в движении сопротивления.
Всем благородным соратникам по борьбе,
которые пали, Защищая национальную культуру
во время французского вторжения.
Всем неизвестным героям, которые
помогали победе независимости.
В знак благодарности от всего народа Мали.
Были ли действительно единым народом племена, которые когда-то враждовали между собой, так что их не мог объединить сто лет назад великий аль-Хадж Oмaр? Да, они стали единым народом через общее страдание и общую борьбу против завоевателей. Теперь здесь мимо нас шагает, бежит, пританцовывает и марширует малийский народ; добрая половина жителей Кати, гости из Сикасо — столицы легендарного короля Бабемба Траоре, происходившего из народа сенуфо, и гости из революционной деревни Колокапи, где крестьяне-бамбара подняли восстание против французских колонизаторов во время первой мировой войны — среди них были и те, кто пережил эту кровавую битву, очень старые и очень седые люди; они проходили сейчас здесь: партизаны с гордыми и напряженными от величия момента лицами.
За партизанами следовала женская милиция, возглавляемая высокими, сильными и стройными женщинами с револьверами на боку; они по-военному четко приветствовали стоящих на трибуне людей. А ведь мы только что видели, и именно в Кати, как старый обычай фактически изгонял женщину с ее собственной свадьбы. Я думал об этом, когда женщины проходили мимо. По-видимому, все эти свадебные обычаи вели свое начало от ислама. И в то же время, вспоминая о воинственных королевах из Бугуды, чьи могилы мы посетили, я решил, что высокое уважение к женщине в Африке — древнее предписаний ислама. Однако все это прошлое Мали, а здесь мы видим представительниц новой республики: юных, светящихся от счастья живых королев. Сколько же их стало теперь! В лучах заходящего солнца четко вырисовывались блестящие черные или коричневые лица; можно было видеть совершенную красоту юных девушек, строгую привлекательность молодых женщин, глубокие морщины старух. Вот старая вдова, потерявшая на войне мужа, окаменела от той чести, которая выпала ей сегодня в присутствии достойных уважения государственных мужей. Она была самой старой в длинном ряду вдов. За что отдал свою жизнь ее муж в августе 1916 года под далеким чужим Верденом?
Пионеры Мали
Да, а вот идут дети. Пионеры в желтых, зеленых, красных галстуках и беретах: порядок цветов определен в соответствии с национальным флагом страны. Впереди идут старшие, за ними совсем маленькие ребятишки. «Красная гвардия» салютует им. Президент поднялся со своего места и вместе с ним все гости на трибуне. Мы не могли смотреть без умиления на нежные лица ребят. Наконец-то и здесь наступило время, когда молодежь марширует, готовясь защищать независимость своей собственной страны, своей страны, а не какого-нибудь чужого Вердена. Ребята пока еще молоды, но уже думают о будущем, зная или предчувствуя, что им предстоит совершать подвиги во имя собственной чести, во имя своей республики.
Ученица Аоа — тоже пионерка
Возможно, пионерам было сказано, что они должны идти в ногу и смотреть в затылок идущего впереди, я этого не знаю. Я только видел, как одни из них шли совершенно не в ногу; другие, напротив, чеканили шаг, чрезмерно размахивая руками и заставляя себя смотреть только прямо; некоторые не могли пройти мимо, не бросив робкий взгляд на трибуну, где Модибо смеялся и аплодировал им. Пионеры шли строевым и в то же время вольным шагом, допускающим легкое покачивание, танцевальные движения, которые передавались всему телу. Был ли у них всех танец в крови или они переняли его от родителей, чье тело покачивалось как бы само собой в ритме музыки?