Сангха между скал.
Вода ценится так же дорого, как и земля
Но где же крестьяне? Ушли ли они в пещеры, узнав о прибытии иностранцев? Отрицательное покачивание головой было ответом на мой вопрос: способные трудиться в это время работают на полях, которые разбросаны на большой территории. Посещения иностранцев для до-гонов теперь уже не новость. В Сангху приезжают, чтобы посмотреть знаменитые танцы в масках. Они еще сохранились здесь, уцелев между скал, как и другие обычаи старины. Здесь бытует искусство резьбы по дереву культового происхождения. Это искусные маски, фигурки из дерева, богатый резной орнамент, деревянные женские бюсты, которые ставят у дверей амбаров для проса как символ плодородия. Уцелел среди скал обычай окрашивать белой известью каменные рамы дверей в жилищах с тем, чтобы преградить вход духам.
В деревне догонов
Побеленные глиняные изваяния торчат то там, то здесь, у дорог, между дворами. На их верхушках висит иногда пучок соломы или опахало. Диавара дипломатично предостерегает нас от того, чтобы фотографировать эти достопримечательности. Человек из Бандиагары — не дипломат. Он совершенно открыто говорит о фетишизме, которому догоны сохраняют в глубине души верность, если даже деревня и имеет свою мечеть. Ислам, поясняет он, считают здесь не больше, чем налетом на вере предков. Если Христос, как мы знаем от Карло Леви, дошел лишь до Эболи, то Мухаммед дошел только до Бандиагары. На опасных обрывах скал мы обнаружили белые известковые полосы, которые служат не предупреждением для детей, а заклинают духов. Более тридцати лет живет в деревне один американский миссионер-сектант, не обратив в христианскую веру ни единой души. Но с ним поддерживают добрососедские отношения — к старику привыкли.
Мы так же, как и другие иностранцы, хотели бы увидеть танцы масок. Танцоров пришлось приглашать издалека. Все они на уборке лука. Только теперь мы понимаем, почему стало щекотать у нас в носу, как только мы вошли в деревню: сладковатый резкий запах лука висит в воздухе, а гнетущая жара — это как раз то, что нужно, чтобы сохранить и даже усилить этот поток ароматно-органической жизни.
Мы терпеливо ждем танцоров и их маски.
Танец, который исполняется во тьме ночи и, возможно, у пылающего среди скал костра, был продемонстрирован нам при блеске яркого, палящего полуденного солнца… Дневной свет заставлял вспыхивать окрашенные в красный цвет набедренные повязки и играл на белых ракушках каури, которыми обычно украшаются маски. Под ритм маленьких тамтамов, отбиваемый кривыми палочками, четыре догона ходили по кругу, один за другим. Танец африканских горцев выражал силу традиции и упрямую приверженность древним священным обычаям. Тяжко приходилось танцорам в масках из кожи и дерева, которые почти полностью закрывают лицо и затрудняют дыхание. Их дополняют высокие деревянные сооружения, возвышающиеся над головой. Богатая красками, создающая настроение картина; но вместо того чтобы быть охваченным ее чарами, я видел лишь пот, струящийся из-под масок. Танцор с деревянным сооружением на голове изображает «человечество», с бычьими рогами — «богатство», с качающейся доской — «старость», а женщина с высоким бюстом — «плодородие». Но вместо женщины танцует молодой парень. Все другие танцоры также мужчины.
Барабанщик народа догонов
Мы оглядываемся еще раз вокруг, прежде чем отправиться в путь. Останавливаемся на мосту и смотрим на берег реки, покрытый ярко-зелеными полями лука, перегибаемся через перила и втягиваем в себя едкий запах. На воде женщины толкут чеснок и лук; среди них работает один-единственный мужчина, который поет, создавая тем самым определенный ритм в работе: айя, айя, айя… Мимо этой группы, поглощенной работой, танцем и песнями, бежит пенясь речушка, и в тихих бухтах меж скал цветут кувшинки.
Интермеццо в Мопти
Солнце палило нещадно, когда мы прибыли в Мопти, город на лагунах, и тотчас же отправились к резиденции губернатора. Губернатора не было. Что делать в таком случае? Встречать, угощать и искать квартиру — это, как считает Диавара, сугубо личное дело губернатора, так что наша привычная и ставшая уже удивительно удобной схема путешествия нарушилась. Можно было лишь злорадно посмеяться над самим собой.
Мы нашли дорогу к городской гостинице, но напрасно — там ничего нельзя было получить съедобного, потому что мы не были прописаны. Диавара волновался, ругался с каким-то юношей и дошел до предела своего гнева, когда вошла хозяйка. Он прочитал этой толстой женщине лекцию о смысле и цели государственных гостиниц, связав все это с политическим учением о государстве. Хотя его слова были правильны и я, терзаемый голодом, всецело стоял на стороне друга, но в то же время я не мог не признать и правоту хозяйки.
Стоило посмотреть, как она, эта оскорбленная великанша, упершись кулаками в тугие бедра, давала отпор разгоряченному мужчине! Слова сыпались, как из рога изобилия; казалось, женщина разрушала складывавшееся тысячелетиями свое подчиненное мужчине положение, разрушала, получив официальный пост в своем государстве. Это радовало сердце, хотя у нас и урчало в животах.
Толстуха тяжело вздохнула, когда аргументы Диавары стали более разумными (хотя о каких аргументах, собственно, могла идти речь?). Удивительно, но последнее слово осталось за женщиной.
На улице волнение Диавары утихло.
— Женщина не поняла, что ее гостиница существует здесь для гостей, — сердился он, — что она должна использовать любую возможность, если хочет работать с прибылью! Она чересчур инертна, совершенно несовременный человек.
Я не находил ее такой уж несовременной.
— Да, вы правы, месье Диавара, — успокоил я его.
Ничего не помогло, мы должны были продолжать поиски. Наступил уже третий час пополудни. Перед величественной праздничной мечетью мы увидели длинные ряды мужчин: сегодня была пятница, день великой молитвы мусульман. Они кланялись Аллаху, загородив всю улицу, которая напоминала колышущееся поле. Мы должны были ехать окольной дорогой, чтобы не беспокоить молящихся мужчин. Дорога эта привела нас к «Мали-бару».
— Обязывающее название, — наморщив лоб, сказал Диавара.
Столы были покрыты клеенкой с цветочками. Диавара сел в используемое не по назначению автобусное кресло, которое извергло облако пыли, как только он в него погрузился. Рядом со стойкой я заметил поблекшую олеографию. Вермер Дельфтский — «Девушка, читающая письмо». Никто, конечно, не помнит, как она очутилась здесь, рядом с рекламами спарк-соды и кока-колы, а также семейными фотографиями владельцев.
Хозяйка не могла знать, что Диавара прекрасно владеет языком фульбе, еще меньше она предполагала, что он тайно передаст нам ее монолог:
— Ах, у нас сегодня в гостях красноухие. Надеюсь, они принесут счастье. Посмотрите-ка, красноухие уже здесь, в нашем ресторане. Они пришли с таким длинным негром…
Из кухни выскочил повар, чтобы узнать, что хотели бы заказать иностранцы. Мы быстро выбрали жареный картофель с мясом. Нам назвали цену, оказавшуюся довольно низкой. Пока мы ждали, появился новый гость. Это был учитель, и наше удивление не имело границ, когда мы узнали, что он двоюродный брат Диавары; вошли также и другие, уже незнакомые люди, которые увидели автомобиль и захотели посмотреть, кто заехал в «Мали-бар».