Мы ответили утвердительно, но сказали, что новый город, как нам кажется, будет еще красивее. Ответ ему явно понравился, так как он кивнул нам и начал говорить о будущем. Если Алжир станет свободным еще в этом году, торговля опять расцветет, получит крылья, золотые крылья — в это он верит. Ведь со времен великих королей, а возможно еще и за много лет до того, важнейшие дороги Тимбукту и Гао ведут на север, в соседние страны.
У туарегов Даг Бохаделя
Аллах дал им Сахару, бесконечную свободу пустыни и предложил заботиться об этой свободе. Они с этим никогда не шутили. Там восседают они на спинах своих верблюдов в пестрых, деревянных седлах, прямые, недоступные, замкнутые для всего мира и для нас, чужеземцев. Мы едва видим узкую полоску их лиц, их глаза — то, что оставляет открытым лисам. Мы не подойдем к ним ближе уже потому, что побаиваемся их верховых верблюдов, всегда готовых укусить своими сильными челюстями. Правда, мы знаем, что они остановились здесь с наилучшими намерениями. Три, пять, семь туарегов устраивают для нас парад перед объективом, но более важно, вероятно, для них неслыханное событие, которое совершается внизу у ног их верблюдов.
Уже несколько часов, как погас огонь, около которого мы грелись утром. Солнце палит прямо в лицо. В 45 километрах на запад от Тимбукту мы наткнулись на восходе солнца на этот костер, с благодарностью приняли три полных маленьких стакана горячего сладкого мятного чая, и запеленатые мумии обменялись с нами почтительными словами. Один из них, который снял покрывало, подобно тому как рыцарь снимает во время отдыха меч, сидел с нами у костра. Пустыня выдубила его морщинистое лицо. Испытующе смотрел он на нас холодными серыми глазами.
— Не знаете ли случайно, — обратился к нам туарег, — кто выиграл в субботу футбольный матч Тимбукту — Гао?
Шатры на краю Сахары:
школа кочевников в Тимбукту
Мы извинились; мы не знали. Туарег страстно надеялся, что победил Тимбукту.
— Вы местный патриот? — спросил я.
Он был здесь с визитом, глава соседней «фракции», член политбюро партийной организации кочевников, как он нам представился.
— Не более патриот, чем любой другой, — ответил он, — но я видел, как мужественно готовилась к игре команда Тимбукту. Они по праву заслужили победу.
Этот разговор словно сломал барьер, существовавший между нами. Мы были приглашены остаться хоть на весь день, если захотим. Был образован почетный эскорт из молчаливых всадников на верблюдах, которые нигде в лагере не отходят от нас. Вначале с нами ходил и глава соседней «фракции». Потом он сел на верблюда, чтобы преодолеть 60 километров и добраться до Гундама.
— Не знаю, — обратился я к нему, — кто из нас больше боится, я или верблюд, — и подошел к одному из красивейших верблюдов, который, принюхиваясь, немедленно задрал вверх свой благородный нос.
— Вы мужчина, и это животное тоже мужчина, — был ответ туарега, — а мужчина никогда не боится другого мужчины.
Когда на горизонте развеялось песчаное облако, оставленное его быстро несущимся верблюдом, нас пригласили посетить шатер вождя. Он был еще молод. Перед его шатром из белого полотна, на площадке, окруженной сухими колючими ветвями, молча сидела жена. Только тут мы полностью поняли, какую честь нам оказали. Все пришли сюда: вождь, его сопровождающие и наш эскорт. Последний окружил площадку и следил снаружи, за колючим забором. Едва мы подошли несколько ближе, как жена повернула голову в сторону так, чтобы мы не смогли увидеть ее лица. С ее головы свободно спускалось белое покрывало. Я спросил вождя, почему она отворачивается и не боится ли она нас.
— Она не боится.
— Почему тогда она прячет свое лицо?
— Ей стыдно.
Молодая мать из народа туарегов
Когда так красив, нет нужды стыдиться, утверждал я, хотя и не видел, как выглядит женщина. Мои слова были ей переведены. Тогда она обернулась к нам с мимолетной, робкой улыбкой — юное, овальное, цвета темной слоновой кости лицо, на котором горели черные глаза; она быстро взглянула на мою жену и на меня и сразу же опустила глаза. Мадонна пустыни, суровая и прекрасная, как утро над колючим кустарником и песком, склоненная в молчаливой грациозной позе над своим младенцем. Хельга все время порывалась что-то сделать. Она покопалась в своей сумочке и подарила старшему, примерно трехлетнему мальчику последнюю из своих маленьких кукол, которые повсюду вызывали у детей радость. Но малыш уронил ее на землю — он просто не знал, что с ней делать. Закутанные по самые глаза туареги поднялись, голландская куколка переходила из рук в руки, и на некоторое время весь круг замер от восторга.
Многое здесь было иным, чем у туарегов, с которыми мы познакомились восточнее Гао. Я собрался с духом и попросил, чтобы не забивали никакого животного, поскольку нас ждут к полудню в гостинице, в Тимбукту. Но с этим я зашел чересчур далеко. Это было бы против обычаев, ответили мне. После того как мы, нанеся визит вождю, вернулись на главную площадь, куда в это время собрались изучающие Коран дети, черные и белые мальчики, белла и туареги вперемежку, чтобы прочесть нам хором несколько сур Корана с деревянных досок, за нашими спинами за ноги и хвост приволокли живого козла. Увидев это, я снова отвернулся к декламирующим мальчикам. Несколькими минутами позже я рискнул бросить взгляд назад; козел лежал там, залитый своей кровью, и гончие возбужденно обнюхивали темные кровавые лужи на земле.
Ученики медресе в лагере туарегов
Вскоре нас пригласили к трапезе. В миске лежали печень и сердце, нарезанные кусками. Разве они могли быть чистыми, когда воду приходилось доставлять за много километров? Печенка имела привкус дыма и песка. Арабский полицейский, сопровождавший нас из Тимбукту, с воодушевлением отрезал мне и Хельге куски от горла. Он уговаривал нас, отбирал самые лучшие и самые жирные куски; они были жесткие, обуглившиеся и жгли рот. Я съел и их — это была нелегкая работа.
Во время трапезы большинство кочевников удалилось, оставшиеся положили головы на руки — для туарегов было бы невежливо есть с нами или даже просто смотреть на нас во время еды. Поэтому-то они не заметили, что Хельга все время вертела в руках один и тот же кусок козьего мяса.
Теперь все уже позади; теперь наш эскорт стоит возбужденный тем небывалым событием, которое происходит у ног их верблюдов. О нем идут разговоры с утра, о нем и о его последствиях, но демонстрацию его они приберегли на конец. Здесь строится очень глубокий колодец — здесь будет вода. По поручению правительства сюда пришли два колодезных мастера из Бандиагары; туареги дали им двух помощников. Ежедневно все взрослые мужчины собираются на этом месте, чтобы узнать, насколько углубился колодец за это время; но им придется ждать еще примерно месяц, пока дело будет закончено. День за днем, закутавшись в покрывала, стоят они здесь, молча смотрят, как растут груды песка, и склоняются над цементированным краем круглой черной дыры в земле. Если в колодце окажется хорошая вода и ее будет достаточно для человека и скота, — народ станет оседлым.