Следующие два дня я был в полузабытьи. Всякий раз, открывая глаза, я видел перед собой врачей, дежуривших возле моей постели. Только на третий день я окончательно пришел в себя.
— Вы сообщили обо мне в экспедицию Брадова? — спросил я врача, похожего на цыгана.
— Нет. Мы не имели такой возможности.
— Странно… Но все же, что со мной случилось?
Врач наложил мне на запястье левой руки небольшую резиновую пластинку, от которой к незнакомому мне прибору тянулись провода, и, глядя на стрелку прибора, ответил:
— Вы очень долго проспали в пещере у осколка метеорита.
— То-то я чувствую, что у меня все тело ломит. Сколько же я спал?
Врач, не отрывая взгляда от стрелки прибора, повторил:
— Долго, очень долго.
— Сколько же? День? Два? Неделю?
Врач покачал головой.
— Неужели больше?
— Да, гораздо больше. Я даже не знаю, поверите ли вы, если я вам скажу, какой сейчас год.
Я почувствовал вдруг волнение и тут же увидел, как стрелка заметалась из стороны в сторону.
— Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, — сказал врач. — Вы проспали много десятилетий.
— Что?! Десятилетий?! Не может быть! Какой же сейчас год?
— Две тысячи сто седьмой.
— Какая чепуха! Да знаете ли вы, когда я заснул?
— Знаю. При вас был паспорт и бумаги, удостоверяющие, что вы из экспедиции Брадова. Но вы не волнуйтесь. Мы проведем всестороннее обследование вашего организма и поставим вас на ноги.
До этого ли было мне сейчас! Проспать полтора века! Потерять всех своих родных и близких, остаться одному в чужом, неведомом мире.
— Послушайте, — оказал я, чувствуя, что горло у меня сжало спазмой, — но, может быть, пока я спал, изменилось летоисчисление?
— Нет, летоисчисление осталось прежним. Но вы успокойтесь, все будет хорошо, — повторял врач.
В голове у меня все смешалось. То я думал о своей семье, то вспоминал о радужном свечении осколка в пещере, то вдруг ловил себя на мысли, что мне наверняка предстоит узнать много интересного, нового, то вдруг мне начинало казаться, что я продолжаю спать и вижу сон.
— Сейчас вам лучше всего еще ненадолго уснуть, — решительно сказал врач.
Он достал из кармана своего халата небольшую ампулу с темной жидкостью и, надломив стеклянный отросток, поставил ее на тумбочку рядом с моей постелью.
Из ампулы пополз темный газ. Я почувствовал незнакомый запах и через минуту забылся.
— Ну вот, теперь вам значительно лучше, не правда ли? — сказал врач, когда я открыл глаза. — И мое сообщение уже не кажется вам таким ужасным?
В самом деле мне стало лучше, и я не чувствовал прежнего волнения.
Врач объяснил:
— Это действие газа. Он заглушает любую душевную боль. Теперь можно поговорить. Я многое должен рассказать вам.
— Постойте, доктор. Не можете ли вы показать мне хоть что-нибудь, что подтвердило бы ваши слова? Вы меня простите, но я до сих пор не могу поверить, что все это правда.
— Я прекрасно понимаю вас и прихватил с собою номер газеты, где напечатано сообщение о вашем пробуждении.
Я взял газету, взглянул на дату: действительно, год 2107. Внизу левой колонки была обведена красным карандашом небольшая заметка, подписанная «Кинолу».
— Кинолу — это вы?
— Да.
— Как все это странно! А вы знаете, доктор, что я нашел осколок метеорита?
— Да, знаю. Вот с него и начнем. Болиды, упавшие здесь полтораста лет назад, состояли из вещества, отличающегося особым излучением, которое усыпляет людей. Тот осколок, который вы нашли в пещере, и усыпил вас. К счастью для вас, это излучение не вредит здоровью. Наоборот, оно оказывает целебное воздействие на организм. Оно вызывает радиационный сон и устраняет заболевания, в возникновении и развитии которых особую роль играет перевозбуждение центральной нервной системы.
— Неужели я мот проспать полтораста лет, ничем не питаясь?
— На первый взгляд это действительно кажется странным, но вспомните, что у человека даже во время обычного сна жизнедеятельность организма резко замедляется, уменьшается интенсивность физиологических процессов: газообмена, сокращений сердца и т. д. Во время же радиационного сна, вызванного излучением осколков, деятельность организма ослабевает еще больше. Во много раз больше. Во всех органах наступает сильное торможение их деятельности. Организм как бы застывает, а излучение благоприятно воздействует на тело человека, на его нервную систему. Жизнедеятельность организма поддерживается только за счет тех запасов, которые были накоплены им во время бодрствования. В нашем санатории этим излучением лечат многих больных.
Говоря это, Кинолу в то же время внимательно осматривал меня и проводил какие-то измерения с помощью приборов, стоящих на столике у постели.
— Если хотите, вы можете встать и немного походить.
Мы вместе подошли к большому, почти во всю стену, окну. Перед зданием санатория был разбит парк. Справа от нас виднелось большое круглое озеро.
— Это воронка от Верхоянского метеорита, — сказал Кинолу. — Озеро очень глубокое.
— Кажется, совсем недавно я ходил около этой воронки, — проговорил я задумчиво.
К парку санатория подступала непроходимая тайга. Но от бурелома, через который мне пришлось пробираться в поисках осколков, не осталось и следов. Время успело залечить огромный ожог на поверхности планеты.
Сто пятьдесят лет — срок даже для истории немалый. Я спал, а жизнь в это время шла своим чередом. По-прежнему каждое утро над землей вставало солнце, люди просыпались после недолгого сна и начинали свой обычный трудовой день. Они трудились — и менялось лицо земли, менялась их жизнь, менялись они сами.
— Скажите, — обратился я к Кинолу, — какой же теперь в Советском Союзе общественный строй?
— Коммунизм, — ответил он. — И не только у вас на Родине, а на всем земном шаре.
2. В ВЕРХОЯНСКОМ САНАТОРИИ
Не сразу привык я к мысли о том, что каким-то необыкновенным образом попал в далекое, неведомое будущее. Это было слишком фантастично. Долго не покидало меня ощущение, что я сплю и вижу сон или что я нахожусь под действием гипноза, вызывающего в моем воображении все те необычные картины, которые ежедневно проносились передо мной.
Но время шло, и я постепенно стал привыкать к тому, что все происходящее со мной не соя, не видения, а реальная действительность.
Не могу сказать, чтобы вначале я очень обрадовался. Вокруг шла непонятная для меня жизнь, меня окружали незнакомые люди, хотя и очень внимательные, но все же чужие. Ни родных, ни друзей… Я не знал, что сталось с моей семьей. Для меня эта утрата была неожиданной и преждевременной. Однако приходилось мириться с этим…
Через несколько дней я уже окреп настолько, что мог совершать небольшие прогулки по парку. Врачи взяли с меня слово, что без их ведома я не буду отлучаться из санатория. Но совершенно изолировать меня от внешнего мира им, конечно, не удалось. Молва о моем чудесном сне вызвала бурную сенсацию. Целая армия журналистов, подгоняемая просьбами своих читателей, осаждала Кинолу, требуя, чтобы их допустили ко мне, и он вынужден был в конце концов уступить.
Моя встреча с журналистами произошла в тенистом парке санатория под огромной пихтой, которая была, по всей вероятности, моей ровесницей. На их вопросы я отвечал, поеживаясь под объективами нацеленных на меня фото- и киноаппаратов.
Все обращались ко мне на русском языке. Я нашел вполне естественным то, что журналисты, пожелавшие встретиться со мной, знают мой родной язык, тем более что уже в мое время это был один из международных языков. Но вдруг среди нашей оживленной беседы я услышал непонятную речь. Я повернул голову и увидел, что ко мне обращается, горячо жестикулируя, высокий худой мулат. Он повторил-свой вопрос еще раз. Я оглянулся в поисках переводчика. Выход нашелся неожиданный и чрезвычайно простой. Один из корреспондентов вдруг вынул из кармана и сунул мне в руку небольшой предмет, похожий на портсигар.