Кат поднялась, раздосадованная, но все еще в какой-то нерешительности. Она не могла понять, как это бабушка ее ребенка, который был ведь и ребенком Вальтера, могла колебаться при таких исключительных обстоятельствах. Это тем более непонятно, что свекрови неимоверно трудно сводить концы с концами. Кат ведь не только привела к ней ребенка, но и деньги принесла. «Знала бы она, с какими трудностями я собрала их», — думала Кат. Не могла же она сказать, что ей нужно развязать себе руки для нелегальной политической работы.
Фрида Брентен подняла глаза.
— Можешь сердиться на меня, дочка, но побывала бы ты в моей шкуре, ты бы меня поняла.
Малыш у ее ног доказывал Лизе Закрой Глазки, что пора спать, а та никак не хотела. Мальчонка встряхнул ее, потом шлепнул. Фрида Брентен наблюдала за ним, и вдруг ей захотелось взять его на руки и прижать к себе.
— Петерхен, иди к бабе!
Карапуз тотчас же побросал свои куклы, влез на диван, прижался щекой к ее щеке. Это маленькое созданьице жаждало ласки.
— Бабуля, скажи Лизе, что пора спать.
Она спросила:
— А хочешь, чтобы и Виктор жил у бабы?
Малютка горячо закивал и обвил своими теплыми ручонками ее шею.
Кат облегченно вздохнула.
Несколько дней спустя Фрида Брентен сидела вечером в столовой и штопала дырявые чулки, которые Кат дала с собой своему сынишке. Виктор сидел за уроками. Вдруг позвонили, и в комнату вошел редкий гость: это был Герберт, старший сын Людвига — брата Фриды Брентен.
— Ты?.. Случилось что у вас?
— Нет, тетя Фрида. Мне просто захотелось навестить тебя. — Он пожал руки ей и Виктору.
Но Фрида Брентен не поверила мальчику.
— Тебя послал папа?
— Нет! И мама тоже не знает, что я пошел к тебе. Я, тетя Фрида, видишь ли, к Виктору пришел.
— К Виктору?
— Да, по школьным делам… Мы ведь учимся в одной школе на Визендамме.
Виктор почти не знал Герберта Хардекопфа. Краем уха он слышал, что они родственники. И вдруг Герберт пришел именно к нему. Он не спускал глаз с гостя, внимательно разглядывал его, и… Герберт ему понравился. Длинноногий, а из штанов своих он, видно, давно вырос — уж очень они узкие и короткие. Пальто, которое он снял, тоже было ему коротко.
Фрида Брентен внимательно оглядывала племянника. Он давно не заходил к ней и с того времени порядком вытянулся. Но вид у него был плохой. Что удивительного — у такой матери!.. Фрида не нашла в его лице ни малейшего сходства с Герминой и подумала: «Какое счастье!» Герберт был весь в отца. Вылитый Людвиг, когда тому было четырнадцать лет. Интересно, унаследовал ли мальчуган от отца и характер, чересчур уж мягкий и податливый. В детстве Фрида, которая была всего на два года старше Людвига, командовала братом, как хотела.
Герберт смотрел на тетку с некоторым смущением.
— Все здоровы? И сестра… и брат?
Она не могла вспомнить, как зовут детей Людвига… До чего же она отдалилась от этой семьи.
— У тебя с Виктором секреты какие-нибудь?
— Не то чтобы секреты, тетя, но…
— Ну, ладно! Поговорите, а я пока соберу тебе кое-что поесть. Голоден небось, а?
— Поесть я не прочь, тетя!
Она вышла на кухню.
Виктор все это время ломал себе голову, стараясь угадать, что же скрывается за словами Герберта: школьные дела? Герберт наклонился к нему и торопливо сказал:
— Давай скоренько поговорим, Виктор, тете Фриде вовсе незачем все знать. Собираются учинить допрос всем бывшим пионерам. Особенно ваших ребят в третьем «Б» взяли на мушку. Ты будто бы заявил, что ты против Гитлера и за коммунистов, как твой папа. Рохвиц призвал пимпфов третьего «А» отколотить вас, то есть пионеров вашего класса. Черт знает что делается у нас в школе!
«Завтра мы с Берни убежим в Любек, — тотчас же решил Виктор. — Что бы там ни было. Не удастся им больше нас травить».
— Ты тоже был пионером? — спросил Виктор и тут же понял, как глупо об этом спрашивать. Хотя Герберт на несколько лет и старше, а будь он пионером, Виктор знал бы его. Но, задавая свой вопрос, он хотел попросту узнать, сочувствует ли Герберт пионерам.
— Нет, пионером я не был, — ответил Герберт. — Я был «соколом».
— Ах та-ак! — разочарованно протянул Виктор.
— Что ж ты собираешься делать?
Виктор пожал плечами.
— Они хотят, чтобы все стали пимпфами.
— Я никогда не стану! — горячо, протестующе крикнул Виктор.
— Я тоже нет, — присоединился к нему Герберт. — Как бы маме моей ни хотелось этого.