— Что с тобой? — спросил Тимм.
— Ничего… Но давай сядем, хорошо?
— Как хочешь!.. Я предлагаю связать вторую статью — о Тедди[6] — с первой. Напомни о его словах, последних, сказанных на воле: «Гитлер — это война!» Не понимать этой опасности — отнюдь не значит уменьшать ее. Тот, кто ее отрицает, от нее погибнет. Покажи Тельмана тем мудрым и стойким вождем немецкого рабочего движения, каков он и есть, и больше того: вождем всего трудового немецкого народа, всей своей жизнью доказавшим, что слово с делом у него не расходится. Вспомни, что он учил нас не увлекаться иллюзиями, не терять ощущения реальности, а неизменно сохранять ясность мысли, анализировать общее политическое положение и, уж исходя из действительности, определять задачи и методы политической работы. И никогда не упускать из виду конечную цель — завоевание политической власти. Стойкость, бесстрашие, героизм — все это хорошо, но недостаточно, нужно…
— Вложить их в борьбу за правое дело! — вставил Вальтер.
— Это-то конечно! Это несомненно! — почти резко сказал Тимм и искоса взглянул на Вальтера. — Нужна правильная политика, вот что самое важное и что принесет успех.
Они сели на круглую скамью, кольцом охватившую мощный бук. Разглядывая дерево, Тимм говорил как бы сам с собой:
— У кого крепкие и глубокие корни, тому никакая буря не страшна!
Вальтер смотрел на Эрнста Тимма… Кто поверит, что он токарь-металлист. Глядя на этого человека в сером демисезонном пальто, на это лицо с коротко подстриженной бородкой и с седеющими висками, скажешь, что перед тобой инженер или ученый. «Добрый десяток лет, а то и больше я знаю его, — думал Вальтер, — и за станком его видел, и капповский путч вместе пережили. Чего только Эрнсту Тимму не пришлось за это время испытать, вытерпеть, преодолеть! Преследования, аресты, пять лет каторжной тюрьмы! Если бы в декабре прошлого года Тимма не выпустили, нацисты давно сжили бы его со свету. Ему нельзя оставаться в Гамбурге. Слишком уж много народу знает его».
— Ты меня слушаешь или нет?
Вальтер вздрогнул.
— Разумеется.
— Так вот! Камня на камне не оставь от вымыслов Геббельса, которые ему понадобились, потому что нет и не может быть у него никакого обвинительного материала против Тедди.
— Как это вообще могло случиться, что Тельман?..
— Об этом толковать сейчас не время, Вальтер, как-нибудь в другой раз. Мы с тобой его ученики, не правда ли? Давай же покажем, чему мы у него научились, покажем, что мы достойны называться его учениками. Вложи в свои слова все, что чувствуешь. Чувства не надо стесняться. Мы думаем порой, что только голосу рассудка следует давать волю. Неверно! Пусть и сердце наше говорит. Тогда нас будут слушать, тогда мы найдем отклик… Все меры приняты, чтобы газета вышла в свет еще до первого мая?
— Как будто бы… Если только не случится какая-нибудь большая беда.
— Что ты имеешь в виду?
— Типография, скажем, может засыпаться, или я провалюсь.
— Ни то, ни другое не произойдет, надеюсь. Ведь мы с тобой оба стреляные воробьи.
Они с улыбкой взглянули друг на друга. «Ему пятьдесят лет, но у него все та же мальчишеская улыбка, как тогда, когда он отчитал хозяина».
— В полдень у тебя назначена еще одна встреча где-то здесь поблизости?
— Да, в Бланкенезе.
— Квартира твоя надежна?
— Как крепость… Чердак в доме моего старого дяди, которому уже за семьдесят. На старости лет он сделался звездочетом и оборудовал у себя на чердаке собственную обсерваторию. Труба телескопа выведена в чердачный люк… Смех да и только.
— Он знает, почему тебе понадобилось поселиться у него?
— Конечно. Когда-то он, можно сказать, был одним из создателей социал-демократического движения. После войны четырнадцатого года земля ему опостылела, и он обратился к небу. Он как будто уже юношей питал слабость к естествознанию.
— Если ты себя чувствуешь там в безопасности…
— Штюрк говорит, что презирает людей, сам же душа-человек.
Тимм сказал:
— Тебе придется в скором времени покинуть Гамбург. Мы сменим весь партийный актив.
— А ты, Эрнст?
— И я уеду.
Какой-то субъект с овчаркой на сворке шел по аллее в их сторону.
— Пошли! — шепнул Тимм. Вслух он сказал: — Всего хорошего! Прощай! — Он подал Вальтеру руку и ушел.
Вальтер остался на скамье под буком, закурил сигарету и, подождав, пока человек с овчаркой прошел мимо, бросил последний взгляд на Эрнста Тимма, который как раз в эту минуту сворачивал на боковую дорожку.