Русские читатели нашей газеты будут снисходительны и не посетуют на нас, что мы занялись делом, касающимся, по-видимому, одной Риги. Всякое сетование, в настоящем случае, было бы несправедливостью, ибо, с одной стороны, дело, о котором мы говорили, только по-видимому относится исключительно к Риге, а в сущности имеет немаловажное применение и к другим местам, пишущим буквами, составленными Кириллом и Мефодием, а с другой стороны, не довлеет же нам, русским, быть немцами, забывать родное правило: «друг о друге, а Бог обо всех». Опять ведь и то сказать, что и чисто русские-то общественные вопросы в том виде, в каком они нам иногда представляются, интересны только с известной стороны, как факты, а как станешь их обсуждать, так и не знаешь, как за них взяться. Вот, например, и теперь не то, чтобы совсем без новостей, а речи о них никак не сложим, и вы, благосклонный читатель, за это на нас не сердитесь, потому что… за это сердиться вы, ни по каким резонам, не должны. Мы не одержимы духом лености и скрытности, мы всей душою готовы услаждать ваши досуги доступными для нас новостями многообильной единообразием, неподвижностью и иными прелестями всероссийской жизни. Попробуем вот и на сей раз привлечь к столбцам нашей газеты ваше лестное внимание мелкими новостями, имеющими для людей, привыкших читать произведения русской прессы, довольно крупный интерес.
В Москву, редакции «Современной летописи» пишут, что крестьяне исправно продолжают не понимать многих пунктов положений 19-го февраля 1861 года, и в силу этого незначительного обстоятельства по местам происходят разные курьезные события, не лишенные своей доли общего интереса. Известно (и мы не один раз имели случай занимать этим наших читателей), что освобожденные положением 19-го февраля крестьяне нередко заявляли свои убеждения насчет принадлежности им всей пахотной земли и лугов. Теперь, из № 6-го упомянутой выше газеты, узнаем, что в некоторых местах нашего любезного отечества притязания крестьян идут несколько подальше. По словам корреспондента той же газеты, крестьяне уверены, «что, рано или поздно, помещичьи леса отберутся в пользу казны», и, на этом основании, считают несовместным с обстоятельствами входить в какие бы то ни было соглашения с помещиками о топливе, что, разумеется, и весьма логично при существовании у крестьян такого приятного убеждения. «Сначала, — говорит корреспондент, — я не очень верил в существование этого убеждения, но разговор с одним крестьянином, пользующимся в своей среде репутацией умного и дельного (он избран в судьи волостного суда), показал мне, что мнение это в самом деле существует.
Мы толковали о лесе, который не входит в состав надела.
— Неужели нам и леску-то не дадут? — спросил меня крестьянин.
Я указал ему на статью положения, прибавив, что, в случае добровольного согласия крестьян и помещика, лес может входить в состав надела.
— Да из чего же вы хлопочете? — начал он опять. — Вы как думаете, в чью пользу пойдут помещичьи леса?
— В пользу помещиков, конечно.
— Ну, это еще нельзя сказать.
— Отчего?
— Да вот придет время — сами увидите.
При этой последней фразе лицо его приняло какое-то таинственное выражение; видно было, что он знает что-то, а не хочет или боится сказать».
Так вот видите ли, читатель, что было, тем мы с вами частию уже наслаждались, а что будет, тем мним еще радоваться — будет же, вероятно, то, что Бог даст, потому что нашим разумом в своих делах вперед ничего не рассмотришь. Другое дело вопрос: поедет ли из Европы какая-нибудь особа править мексиканской республикой или не поедет? Тут мы все знаем и объясняем вам со всею неотразимою логикою свойственного нам, русским, глубокого политического такта и характеристической способности «чужую беду бобами разводить». Да и в самом деле, непредусмотрительны мы в своих делах не оттого только, что мы уж, по какому-то странному призванию, все поголовные иностранные политики, а и дела-то наши подчас выскакивают в форме таких мудреных кренделей, что никак не разберешь, в какой печи они спечены и чем их размочить, чтобы разогнуть, не сломавши. Земля наша велика и обильна, есть на ней разные люди, и глупые, и умные: встретишься с глупым на тесной дорожке — никак не разойдешься; столкнешься с умным — тот, по выражению Гоголя, если не пьяница, так такую рожу скроит, что тоже ничего не поделаешь, так и сядешь перед ним и либо обомрешь, либо покатишься со смеху. Вот в той же «Современной летописи» и тот же самый господин, который удостоверился насчет веры крестьян в близкую утрату помещиками своих вотчинных прав на собственные леса, повествует, как он «читал крестьянам местное положение» и дочитался таким манером до 37-й статьи, а в этой статейке «между прочим говорится, что левады и займища включаются в состав крестьянской усадебной земли. Когда дело дошло до этих названий, крестьяне остановили меня, прося сделать им объяснение. Я отказался незнанием, прибавив, что это, вероятно, местные названия угодий, совершенно не известных в нашей местности (!). Волостной судья (скептически относящийся к правам помещиков на леса) вызвался дать объяснение. Вот оно: левады это ледники (!), погреба (!!), а займища — земли, занятые на время кем-нибудь из крестьян для какой бы то ни было хозяйственной цели и притом где бы то ни было, хотя бы не вместе с остальною усадебной землей». Вот и извольте — о, читатель! войти в положение с. — петербургского публициста, обязанного излагать вам свой взгляд на тамбовские и рязанские события, когда там у вас в самом Тамбове или Рязани читают местные положения, да как дочитаются до местного выражения, так и не знают, как его поставить к месту. Один ничего не разберет, а другой, полагаясь на свою родную сметку, подумает, что он «все произошел», да и попадет пальцем в небо. Мир же все это слушает, мотает на ус и слагает в своем наболевшем сердце, откуда оно выходит в виде разных странных явлений, вызывающих иногда еще страннейшие последствия. Господин, сообщающий эти незначительные заметочки, в качестве корреспондента журнала, чувствующего умилительные симпатии к каждому английскому приему, тотчас нашелся указать средство, как бы помочь своей несостоятельности в разъяснении крестьянам непонятного местного выражения в 37-м пункте местного положения. «Поневоле, — говорит он, — вспомнишь английский обычай объяснять в конце каждого закона встречающиеся в нем технические термины».