Убедительными эти соображения признать нельзя. Россия вступила на путь радикальных преобразований при особых условиях, существенно отличных от тех, при которых обновлялся государственный строй в большей части западноевропейских стран. Не говоря уже об Англии, издавна привыкшей к осторожному, постепенному усовершенствованию государственных учреждений, почти везде конституционный порядок установлялся в то время, когда на очереди стояли исключительно или главным образом политические вопросы, когда едва намечались социальные реформы и движение не проникало в глубь народной массы. Сравнительно легко, поэтому, создавались цензовые системы, ограничивалось избирательное право; сравнительно медленно возникало и роело требование всеобщей и равной подачи голосов. Самые формы этого требования смягчались – и смягчаются до сих пор (например в Бельгии) – вошедшей в обиход свободой слова и высокою, сравнительно, степенью благосостояния народных масс. Обездоленные слои населения успокаивает уверенность, что в недалеком будущем их ожидает желанная равноправность. У нас страшная запоздалость политических преобразований привела к тому, что одновременно с ними выступил на сцену социальный вопрос – выступил на сцену не только в том виде, в каком он знаком нашим соседям, но и в форме специально-русской: к новому, рабочему вопросу присоединился старый, аграрный, давно таившийся в среде крестьянства. Те способы привлечения населения к участию в государственной жизни, которые были бы приняты с восторгом двадцать пять, даже десять лет тому назад, теперь оказываются бессильными внести успокоение в умы. Скажем более: еще в конце прошлого года Государственная Дума, построенная по образцу указа 11-го декабря, была бы встречена совершенно иначе, чем в настоящее время. Не было еще тогда воспоминаний о несчастном дне 9-го января, не была еще потеряна надежда на успешный исход японской войны, не было тех бесчисленных катастроф, которые ознаменовали собою по истине несчастный для России 1905-ый год. Меньше было поколеблено доверие к правительству, меньше были организованы оппозиционные силы, меньше взволнована и потрясена народная масса. Иным, быть может, было бы положение дел даже в таком случае, если бы положение 6-го августа ближе подходило в указу 11-го декабря или если бы последний был обнародован несколько дней спустя после манифеста 17-го октября. Обстоятельства, вследствие медленности и нерешительности правительства, сложились так, что наиболее смелый шаг оказался бы теперь и наиболее благоразумным. Опасностей и затруднений провозглашение всеобщей подачи голосов повлекло бы за собою не больше, а меньше, чем полумера 11-го декабря. Не случайно же за всеобщее избирательное право высказалось значительное меньшинство Совета министров; не случайно оно включено в программу такой умеренной партии, как союз 17-го октября.
Решимость воздержаться, в настоящую минуту, от введения всеобщей подачи голосов Совет министров мотивирует, между прочим, нежеланием отрешиться всецело от тех начал, которые до сих пор «неизменно полагались у нас в основание всякого рода общественных и сословных выборов». На самом деле манифест 17-го октября, а за ним и указ 11-го декабря, знаменуют собою такой разрыв с прошедшим, при котором нет основания держаться за ту или другую привычную форму. Общественные и сословные выборы, производившиеся при прежнем режиме, не могут служить образцом для выборов в Государственную Думу: слишком велика разница между задачами тех и других, слишком велика важность последних сравнительно с первыми. Сословное начало, притом, проводится в указе 11-го декабря, как и в положении 6-го августа, только отчасти: дворянству эти государственные акты никакой особенной роли не предоставляют. Необходимость сохранить отдельные крестьянские выборы Совет министров мотивирует тем, что «если бы дарованное крестьянам по положению 6-го августа право особого представительства было отменено, то всякое новое изменение в группировке крестьянских избирателей, произведенное без согласия Государственной Думы, могло бы вызвать, особенно при нынешнем настроении крестьянства, самые серьезные волнения». Едва ли, однако, крестьяне не сумели бы понять, что всеобщая подача голосов, при громадной, сравнительно с другими сословиями, численности крестьянства, создаст для них гораздо более влиятельное положение на выборах, чем сложный избирательный порядок, перенесенный в указ 11-го декабря из положения 6-го августа.