3. Эндогенность ДМТ. На мой взгляд, это качество имело двойное положительное значение: благодаря ему появлялся еще один аргумент в пользу изучения ДМТ, с одной стороны, в рамках традиционной психиатрической исследовательской парадигмы, с другой — в соответствии с моим собственным, менее четко сформулированным планом научной работы. С точки зрения психиатрического исследования, я был убежден в том, что ДМТ остается самым подходящим кандидатом на роль эндогенного психотомиметического соединения. Понимание его эффектов и механизмов действия, благодаря которым он вызывает эти эффекты, могло пролить свет на этиологию эндогенных психозов, таких как мания или шизофрения. Кроме того, если допустить, что эндогенный ДМТ способствует возникновению эндогенных психозов, то препараты, эффективно блокирующие воздействие экзогенного ДМТ, на практике могли оказаться лечебными, так как уменьшали бы психотические симптомы, связанные с эндогенным ДМТ.
Если говорить о глубинных причинах, по которым я приступил к исследованию ДМТ, то меня интересовали биологические основы естественно возникающих психоделических опытов, таких как мистические и околосмертные состояния. Если бы экзогенный ДМТ с большой долей вероятности воспроизводил все или часть подобных явлений, это могло бы послужить доказательством моей теории о том, что эндогенный ДМТ играет важную роль в их возникновении. До некоторой степени более и менее очевидным поводом для моей работы с ДМТ было рассмотрение терапевтических свойств ДМТ в частности и психоделиков в целом. Я хотел своими глазами увидеть результаты воздействия ДМТ как представителя психоделического семейства препаратов и некоторые другие процессы, важные для психотерапии. Например, я хотел провести научные наблюдения за воздействием ДМТ на невербальное поведение, чувства и мысли индивидуума, находящегося под воздействием препарата, по отношению к внешнему миру (включая и меня самого), а также за отображением психологических конфликтов и их превращением в такие символические явления, как видения.
Я также хотел приобрести опыт взаимодействия с людьми, введенными в крайне измененное психоделическое состояние. Делая это, я надеялся развить и отточить мои собственные навыки сопереживания и поддержки, чтобы понимать и, когда это потребуется, направлять в нужное русло сложные и запутанные психические состояния, вызванные приемом препарата. Эти факторы могли оказаться весьма действенными при составлении плана дальнейших исследований или разработке психотерапевтического подхода, в котором бы применялись глубокие психоделические состояния.
Одним из самых важных уроков, которые я получил во время клинических исследований, а также в процессе предыдущего изучения мелатонина, состоял с следующем: необходимо ставить самые простые вопросы, независимо от того, насколько абстрактными, сложными или плохо сформулированными кажутся главные вопросы исследования. Я понял, что когда я ставлю простые пошаговые вопросы, мне не нужен сложный план эксперимента, чтобы ответить на них. Я мог разработать критерии экспертной оценки в этой области, и дальнейшие вопросы, возникающие в процессе исследования, становились все более адекватными и исчерпывающими.
При работе с ДМТ дополнительные трудности заключались в его противоречивой природе и возможном противодействии регулирующих органов, что обусловило еще более продуманный план изучения, выполнение которого могло дать более достоверные результаты — объективные данные в пределах краткого временного интервала и с минимальным риском. Кроме того, 25-летний перерыв в исследованиях создавал определенные сложности в получении разрешения на исследование и его финансировании. В каком-то смысле нужно было заново изобрести колесо: в план клинических исследований следовало включить пункты, которые могли усыпить бдительность представителей разрешающих организаций, ведь им возобновление подобных экспериментов поначалу казалось ящиком Пандоры [111].
Поэтому требовалось ясно изложить, что исследование предусматривает тщательный подбор добровольцев. На этой стадии эксперимента добровольцы, не имевшие опыта приема психоделиков, нам не подходили. Мы не могли рисковать, давая ДМТ людям, которые не имели представления, чего от него можно ожидать, и которые, соответственно, не могли дать осознанное согласие на эксперимент, не обладая достаточной информацией. Согласие, основанное на документально подтвержденной информации, предусматривает, что доброволец в некоторой степени знаком с ожидаемыми эффектами от воздействия препарата, с которыми ему придется столкнуться во время участия в исследовании, такими, например, как тошнота и учащенный пульс. Для экспериментов с ДМТ, который наиболее вероятно и гарантированно вызывал новые и неожиданные мысли, чувства и ощущения, добровольцы, не имевшие психоделического опыта, были нежелательны, и не только потому, что не знали, с чем имеют дело. Даже «ветераны», принимавшие психоделики, знают, что невозможно предугадать, каким будет каждый сеанс. Теренс Маккена говорил по поводу курения ДМТ: «У любого человека, поджигающего трубку, руки всегда дрожат». Таким образом, вопрос, кого выбрать в качестве добровольцев, был ключевым. Я полагал, что нам нужны только те, кто имеет опыт приема психоделиков и при этом психически и физически здоров.
111
Пандора — древнегреческая богиня, которая из любопытства открыла ларец, где были заперты все беды человечества. Когда они вырвались наружу, Пандора закрыла ящик, но на дне его, по воле Зевса, осталась только надежда. Выражение «открыть ящик Пандоры» означает совершение действия, последствия которого будут ужасны и необратимы. —