Я так страстно мечтала исполнить партию Виолетты, потому что мне очень нравится ария «Dite alia giovane» во втором акте, когда по требованию Жермона девушка соглашается оставить Альфреда. Для меня это самая пронзительная мелодия во всей опере; героиня жертвует своим счастьем, но вместо бурного выяснения отношений Верди показывает нам тонкую, интимную сцену. В музыке отражается ее раздираемая противоречиями, ранимая душа. Я представляла, как Виолетта достает из волос и бездумно мнет в руках цветок, — так же смято, скомкано ее счастье; она точно знает, что скоро умрет. Виолетта — женщина поразительной чистоты, в отличие от жизнерадостной и беззаботной Манон, лишь изредка задумывающейся о морали. Виолетта делает правильный выбор, хотя и является жертвой классовой вражды, обстоятельств и любящих ее мужчин. Она трогает меня как ни одна другая героиня, и в то же время Виолетта — очень сложный персонаж, который бесконечно интересно создавать снова и снова, спектакль за спектаклем.
Информацию, необходимую для создания образа, я прежде всего черпаю в музыке. В сочинении Верди как будто не хватает дыхания — тут вам и болезнь Виолетты, и ее влюбленность. Мне потребовалось спеть партию не раз и не два, чтобы до конца разобраться в этих крохотных паузах. Каждая сцена, каждая фраза Виолетты предоставляет целый ряд музыкальных и драматических возможностей. Для меня второй и третий акты проще, хотя большую часть первого акта тоже очень приятно петь, и в каком-то смысле это замечательное введение ко всей опере. Правда, парадоксальный Верди завершает первый акт сольной сценой, требующей выносливости и силы, поскольку тесситура высока, а передышки отсутствуют. Я решила, что единственный способ справиться с партией — приглушить яркость и звучность высоких до в кабалетте и петь очень аккуратно. Подобные тонкости требуют неимоверной сосредоточенности, а ведь надо еще постоянно помнить о правильном дыхании. Наградой же служит остаток партии — абсолютное сокровище.
В работе над партией Виолетты мне невероятно помогли книги о французских куртизанках девятнадцатого века. Я с удивлением обнаружила, что эти женщины были вовсе не проститутками (как нам кажется сегодня), но светскими дамами и вели шикарную жизнь. В своих красивых домах они принимали величайших интеллектуалов того времени — поэтов, композиторов, политиков. Они одевались по последней моде, ездили в шикарных экипажах, носили лучшие украшения и обладали властью над мужчинами, боготворившими их. Некоторым удавалось скопить достаточно денег, чтобы уйти на покой и жить припеваючи, иные обзаводились щедрыми покровителями, содержавшими их до глубокой старости. Менее удачливые куртизанки умирали в совсем юном возрасте от туберкулеза, или, как тогда говорили, чахотки; худенькие, бледные, с горящими щеками, они выглядели особенно привлекательно. Я прочла, разумеется, и о Мари Дюплесси, куртизанке, которую считают прототипом вердиевской Виолетты. Мари была дочерью французского фермера, бросившего пятнадцатилетнюю девочку после смерти жены. Она переехала в Париж и недолгое время была любовницей самого Ференца Листа, с нежностью вспоминавшего о ней всю свою долгую жизнь. Умерла Мари Дюплесси в преклонном возрасте двадцати трех лет. Готовясь к роли, я собрала мнения всех знакомых о Виолетте. Чарльз Нельсон Рейли предположил, что в квартире у нее повсюду расставлены плевательницы. Он также придумал несколько сцен: Виолетта подает чай Жермону, прячет таблетки в окровавленном платке. Даже в «Даме с камелиями»[89] нашлись ценные детали. Я обожаю игру Греты Гарбо; она такая хрупкая, трогательная и печальная — особенно рядом с холодным, невозмутимым бароном. Вдохновение нужно искать во всех доступных источниках, переосмыслять их и придумывать что-то свое.
В первую очередь, конечно, стоит обратиться к другим сопрано. Старые записи — кладезь информации, поэтому во время подготовки к новой роли я стараюсь прослушать все интерпретации, какие найду. Прелесть старых записей в том, что можно послушать исконный итальянский и оценить, как сильно изменился стиль исполнения со времен Тетраццини, Муцио, Мельбы, Оливеро, Фаррар, Канильи, Картери и Понсель. Спектакли тогда были гораздо более оригинальными и по сегодняшним меркам даже эксцентричными, но как же приятно услышать необычную трактовку такой знакомой партии. Я не люблю калласовскую студийную запись «Травиаты», считаю ее слишком аккуратной, какой-то засушенной и лишенной всех тех качеств, благодаря которым прославилась Каллас. Однако ее живая запись из Ла Скала с Карло Марией Джулини воистину прекрасна. Моей любимой «Травиатой» с Пласидо Доминго и Илеаной Котрубас, певицей с мерцающим голосом, дирижирует Карлос Клайбер. Я слушаю записи и отбираю интересные приемы. Я могу позаимствовать удачную интонацию или драматическую идею, а заодно учусь, как не надо делать.