Надо было забраться на перила имеющейся лоджии и, держась за перегородку переступить эти тридцать сантиметров сначала одной ногой, потом другой. Подвинуть тело.
Не сложно, но неприятно. Все-таки седьмой этаж, все-таки полный желудок еды и выпивки.
Будущие актеры переминались, как гуси. С одной стороны, тянуло выглядеть героем, с другой – страх высоты. Неприятно сорваться и лететь вниз с ускорением свободного падения 9,8.
Ясику хотелось нравиться Карине. Он без труда забрался на перила, обнял перегородку двумя руками. Дальше надо было перенести правую ногу на тридцать сантиметров вправо. Ясик оторвал ногу от перил, но руки почему-то поехали, увлекая за собой всего Ясика.
Ясик успел подумать: «F = ma. Сила удара равна массе, умноженной на ускорение».
Сердце стремительно разрасталось в груди и растворялось в брызги. Отвратительное чувство. Ясик заорал, на все ушло пятнадцать секунд. Не много. Но и не мало. Пятнадцать секунд живого ужаса.
А дальше – чернота. Черный квадрат Малевича. Оказывается, вот что такое квадрат Малевича: небытие.
Ясик остался жив, но парализован. Руки работали. Все, что ниже поясницы, – молчало.
Врач сказал Кларе:
– Перелом позвоночника с разрывом спинного мозга. Спинной мозг не передает сигналы.
– А что же делать? – растерянно спросила Клара.
Её мозг отказывался верить в случившееся. Сын ушел из дома на своих ногах, а сейчас лежит как доска. Потом когда-нибудь пересядет в кресло – и так будет всегда.
– Что же делать? – повторила Клара.
– Что тут можно сделать? Медицина не научилась восстанавливать спинной мозг. Такие больные называются «спинальники». Рузвельт был спинальник и руководил целым государством. Все зависит от человека. Как себя организовать. Кто рядом.
Клара изменилась до неузнаваемости. Стопроцентная седина, лицо бежевое, как орех.
Работу не бросала. Копила деньги.
Кому нужен Ясик – нищий инвалид? А с деньгами можно будет купить сиделку. Любовь не купишь, а все остальное продается.
Студенты навещали Ясика. Их поражало его спокойствие. Ясик стал похож на Христа: прямые волосы, впавшие щеки, серо-зеленые глаза смотрели твердо.
Считали, что Ясик – мужественный, сильный. А все проще. Ясик не хотел жить и продумывал пути ухода. Какой смысл оставаться на этом свете и сидеть в кресле, как привидение? Лучше покинуть этот мир, никого не грузить и не длить это бессмысленное существование в кресле на немой заднице.
Однажды пришла Карина Всеволодовна. Клара провела ее в комнату Ясика.
Карина застыла, пораженная красотой и трагедией молодого человека. Клара стояла рядом с сыном – бесстрастная, как экскурсовод возле статуи.
Карина перевела глаза на Клару и сказала:
– Простите…
– У меня сын парализован, а вы: «Простите».
Действительно, у Клары рухнула жизнь, а Карина: «Простите», будто наступила на ногу.
– Вы защитили диссертацию? – перебил Ясик.
– Да. Я профессор.
– Профессор, а дура набитая, – заметила Клара.
Ясик сделал вывод: мама не изменилась. Какая была, такая и осталась. И это хорошо.
Клара вышла из комнаты, не желая делить с Кариной одно пространство.
Прежде чем покинуть дом, Карина подошла к Ясику, низко наклонилась и поцеловала его в угол рта.
Что это было? Сочувствие? Прощание? То и другое.
От Карины исходил аромат жасмина, как будто Ясик опустил лицо в жасминовый куст.
Прежние случайные подружки Ясика подванивали потом, котлетами фабрики им. Микояна и прочими посторонними запахами.
Ясик знал, что Карина сейчас уйдет и будет благоухать другому. А он останется один, неподвижный и бесперспективный, как трупак в морозильной камере.
Карина ушла. Анджела уехала. Позвоночник сказал: «До свидания, Ясик…»
Чем жить так, лучше не жить совсем. Уйти. Но даже это он не сможет сделать без посторонней помощи.
Кого попросить? Только Клару. Больше некого.
Ясик часто репетировал предстоящий разговор.
Анджела вернулась из Пскова. Она ничего не знала о печальных событиях и ждала, когда Ясик проявится первый. Не хотела унижаться.
Анджела устроилась в морг санитаркой, мыла трупы из шланга щеткой. Отмывала следы крови, оставшиеся после вскрытия. Трахалась с Толиком без особой любви. Так, для порядка.
Работа хорошо оплачивалась. К трупам Анджела относилась спокойно, без страха и брезгливости. Можно сказать, сочувственно. Они же не виноваты, что умерли. Все умирают в свой срок. Такой порядок.
Ясика Анджела любила по-прежнему, даже больше. Иногда страстно хотела позвонить, но боялась напороться на мамашу. Анджела понимала, что через мамашу ей не переступить, нечего и начинать. Анджела – стойкий оловянный солдатик. Она не унижалась даже в тех случаях, когда ее били. Не просила пощады и не плакала. И сейчас стойко терпела разлуку.