— Нет, Радеуш, у Милли будет один няша, один ребенок. — улыбаясь, ответил муж.
Тихо вошедший в гостиную Хирси поманил к себе Тори и он, извиняясь, ссадил меня с колен и, шепнув, что он ненадолго, вышел вслед за домоуправом.
«Ну, что, будем доставать из рукава Джокера?» — спросил Васятка.
И я понял, что не готов открыть карты.
«Я оставлю им записку. Извинюсь, и попрошу не искать меня.»
С Люсием наедине поговорить не удалось, он боялся оставлять Радеуша одного, чтобы тот опять не набедокурил, и вообще он сильно нервничал в присутствии моих аристократичных свекров, хотя те совершенно лояльно и спокойно относились к присутствию учителя и его ребенка. И даже заговаривали с малышом, чтобы его развлечь.
— А ты знаешь, что такое любовь? — спросил Мари у Рада, улыбаясь.
— Любовь — это крррасиво! Я в галерррее видел! — Рад распахнул глазищи и восторженно продолжил, — Там такие оме-е-еги! — придушенно прошептал он, что сидящие за столом хрюкнули и резко потянули руки к бокалам с водой.
— И альфы, и даже беты, — он стрельнул глазами в Альдиса, — все крррасивые. И целуются! — смутился он.
— А ты, когда вырастешь, кем хочешь стать? — решил свернуть тему странно благодушный Мари.
— Я буду суперрргеррроем. Буду летать над горрродом и спасать омег. — Опять взбодрился Радеуш, вскочил на ноги и стал размахивать вилкой, борясь с воображаемым злом.
— Рад! Немедленно сядь! — строго и резко сказал Люсий и все в комнате замерли, подчиняясь командному голосу учителя. И Рад тоже. Потом гости отмерли и засмеялись, а Люс смутился и засобирался уходить. Столько лулзов словить за неполный час пребывания в гостях — это надо уметь. Но Мари его остановил и заставил остаться. О, Мари был игроком высшей лиги в том, чего он хотел добиться. И мог заставить сделать то, что ему нужно, ни разу не повысив голос и все время улыбаясь.
Тори вошел в гостиную, наклонился ко мне, спрашивая на ушко:
— Что я пропустил?
— Потом расскажу. — в самом деле, не пересказывать же при ребенке его выходки.
— Я договорился на завтра, у нас с тобой вдвоем прием у омеголога, — тихо сказал Тори, но Радеуш услышал и тут спросил на всю комнату:
— А кто такой омеголог?
Тори, стараясь не улыбаться, наклонился к пацану и сказал:
— Это человек, который ищет проблемы там, где другие находят радость.
Отец Торина решил вступить в диалог с юным альфой, чтобы перебить тот флер беспардонности, который возник из-за неловкого вопроса:
— Радеуш, ты уже, небось, за омегами бегаешь? Есть ведь красивые у вас в саду?
— Вот еще! — хмыкнул кудрявый ангелочек. — Буду я за ними бегать! У меня лисапед есть!
— Ве-ло-си-пед, — строго поправил Люсий, все еще красный и смущенный.
За столом громко смеялись альфы с Альдисом и прятали улыбки омеги.
Даже Йента вступил в разговор со смышленым малышом:
— Скажи, мой хороший, висит груша, нельзя скушать. Что это?
— Загадка. — тут же последовал ответ, и смех прокатился новой волной по гостиной.
— Люсий, пожалуйста, не наказывайте Рада дома, — Мари предвосхитил взгляд и реплику, готовую сорваться с языка застыдившегося папы. — Чувствую, у вас готов шедевр «Холст, масло, ремень, попа». Мальчик очень живой и любознательный. Это просто чудесно, Люсий. Приходите почаще разбавить наше заплесневелое общество вашим замечательным сыном. Пообещайте мне, что придете!
Радеуш переводил взгляд с папы на моего свекра, понимая, что только что избежал наказания, но не мог понять, из-за чего.
А я, зная, что это последние дни среди дорогих мне людей, хотел сидеть и наслаждаться их обществом, впитывая любовь и внимание, чтобы потом, в одиночестве, вспоминать эти славные минуты. Но впереди было еще столько дел, и я не мог себе позволить малодушно остаться за столом и тратить драгоценное время на пустяки.
— Прошу прощения, я должен подготовиться к завтрашней презентации. — Вставая, я обвел по кругу всех присутствующих, запоминая их веселыми и расслабленными, не зная, увижу ли их когда-нибудь еще и точно зная, что такого отношения к себе уже не увижу на их лицах никогда. — Люсий, Радеуш, я бы хотел подарить вам книгу с автографом, пойдемте в мою комнату.
Признаваться Люсию в этом доме, где было слишком много лишних ушей я не решился, но оставить о себе хорошую память в виде книги я мог.
— Спасибо, Милош! А я умею читать! Меня папа научил. Смотррри, — Рад открыл подписанную мной книгу и начал читать по складам, — Гар-ри Пот-тёр, — он поднял на меня глаза и удивленно нахмурил брови: — что он подтёр? Попу? — и снова вперил взгляд в буквы, водя пальцем.
Я засмеялся, потому что еще дома, читая матушку Ро, сам неоднократно так трактовал эти имя и фамилию.
Люс, как обычно, смутился, а я наслаждался происходящим, потому что знал, что дальше начнется жизнь без радости и смеха, нацеленная только лишь на одно выживание.
После ухода семейства Пришта я занялся сборами — мне нужно было достойно пережить завтрашнюю презентацию книги и найти возможность провернуть все задуманные поездки и манипуляции, завершая все гешефты, устраивая побег.
Заснул я сразу, только коснувшись головой подушки, а проснулся в кольце рук Тори, даже не зная, как давно он пришел и лег в кровать. Как всегда, полностью обнаженным.
«Как ты будешь обходиться без секса, бедненький мой?» — жалостно качал головой сонный сусел. — «Может, все же останемся? Будем бороться-бороться и победим всех с открытым забралом?»
«Василий Алибабаевич, нишкни! Не сбивай меня, я и сам собьюсь…» — расстроенно шикнул я на суслика и увидел, что Тори не спит, разглядывая меня в полумраке комнаты.
— Что ты здесь делаешь? — зашептал я, сжав пальцы, потому что они сами, непроизвольно, тянулись погладить теплую кожу на груди, сжать мягкие волоски, зарыться в них и после прелюдии перейти к горячему, страстному сексу, позволив себе хоть ненадолго, напоследок урвать законное счастье.
— Папа переживает, что мы спим порознь. Да и прислуга шептаться уже начала. Надо поддерживать реноме влюбленной парочки. Тем более, что… — Тори замолчал и потерся головой о подушку, не отрывая взгляда от меня.
— Тем более что — что? — подтолкнул я его. Это была последняя ночь, и мне хотелось услышать от него чуть больше, да просто слушать его бархатный низкий голос, чтобы запомнить и законсервировать для тех минут, когда мне будет одиноко и страшно.
— Тем более, что я давно не рассказывал сказку Бубочке. Позволишь? — Тори откинул одеяло, приспустил пижамные брюки, хоть я и так носил их под животом, чтобы не передавливали, ласково провел рукой по животу, скрючился на постели, кладя голову рядом с животом, и зашептал:
— Бубочка, давай я расскажу тебе сказку, и если она тебе понравится, то пошевелишься разочек. А если нет, то два раза, ладно?
«Смотри не кончи, как лох» — предупредил меня Василий, и я сжал булки, в которых подозрительно хлюпнуло.
«Кто бы говорил», — огрызнулся я, злясь на этого мелкого правдоруба. — «Сам ты аффца!»
Тори шептал мне в живот сказку про маленького непослушного ёжика, который все проблемы решал с помощью колючек, а всего-то следовало спрятать колючки и постараться подружиться, и гладил, гладил живот теплой большой ладонью, стараясь не задевать палаточный городок из одной палатки, натянувшей штаны так, что приподнялась резинка.
— Как думаешь, — муж поднял голову, глядя на меня снизу, — понравилась Бубочке сказка?
— Спит он, как и положено младенцам. — смотреть на поднятое ко мне лицо Тори, отсвечивающее белками глаз в свете из окна, было невозможно. Он видел мой стояк и врать ему было бесполезно. — И ты ложись. Поздно уже.
Лёг, конечно. Через час и два моих оргазма. Потому что последний раз и всё. Ну еще последний и точно всё.
Мне хотелось запомнить, как это было, но в голове все расплавилось от удовольствия, блаженства и неги, в которую меня погрузил этот совратитель беременных пап. И на поверхность всплывали только теплые, мягкие губы, нежные руки, сбивчивый шепот и страстные стоны, которые я не смог бы разделить на свои и его.