Я очень настойчиво попросил Косту посмотреть — нет ли там еще одного ребенка, потому что в голове засели истории, как врачи не могли рассмотреть второй плод, прячущийся за первым.
Тори волновался, пожалуй, больше чем я, и когда врач показал ему на узи Бубочку, похожего на крупную фасолину — с курносым носиком, маленькими ручками и большой головой, у него подозрительно заблестели глаза.
Потом были советы по питанию, зарядке, одежде и занятиям, которые я слушал очень внимательно, делая пометки все в том же блокноте, потому что не знал, куда меня занесет нелегкая, и как дальше повернется жизнь. Когда Коста ненадолго вышел, чтобы взять какие-то документы, оставив нас наедине, Тори подхватил меня под мышки со стула, и очень страстно поцеловал, взглядом лаская лицо и лучась такой нежностью, что я с трудом удержался от слез.
— Милли! Милли! — Тори как заело, он не мог сказать ничего другого. — Милли!
Перед глазами всплыл снимок с Войто и я заплакал, уткнувшись в плечо мужа.
— Ну-ну-ну! — Коста вошел с пачкой документов в руке. — Вам нельзя волноваться, вам теперь показан только позитив и радостное ожидание малыша. Все хорошо! Откуда слезки? Кстати, хотите узнать пол ребенка?
— Нет! — в один голос сказали мы с Тори и улыбнулись.
— Какое замечательное единодушие у вас в семье. — Улыбнулся бета. — Подпишите вот эти бумаги и жду вас через две недели.
Зори смеялся. Истерично. Вручение книги откладывалось до тех пор, пока он не выговорится и не успокоится.
— Что на этот раз, милый? — спросил я друга, снимая босоножки и подходя, чтобы обнять это неуемное недоразумение. Тори топтался у порога, не зная, как реагировать на чужого истеричного беременного омегу. Я помахал рукой, отсылая его на улицу, но муж упрямо помотал головой, отступая к двери и прислоняясь к ней спиной, всем своим видом показывая, что он сядет на коврик, как собачка, но с места не сдвинется.
Васятка закатил глаза и вытаращенными зенками изобразил недоумение и раздражение.
— Я всего лишь хотел кофе. Кофе! Чашечку кофе! — нервно хихикая и дрожа, жаловался Зори. — Одну. Маленькую. Чашечку. А эта дурацкая кофеварка, которую мне купил муж, отказывается мне ее сделать!
Зори уставился в потолок, стараясь сдержать слезы, и помахал руками себе на лицо, чтобы остудиться.
— Зори, держи себя в руках! — предупредительно выставил вперед руки я, зная до чего может себя накрутить этот человек. Мне только истерики не хватало.
— Держать себя в руках — удел альфы! А я омега! Беременный! Хочу балуюсь, хочу капризничаю, хочу… вообще ничего не хочу! Скажи, вот скажи мне, Милли! Хотеть чашечку кофе — это преступление? Я что, бриллиантов запросил мешок?
— Давай я сделаю тебе этот кофе, солнышко, — примирительно начал я, но Зори меня не слушал.
— Помнишь, ты мне говорил, как успокоиться? Я просил скакалки, а этот дурак мне принес скалки! Скалки, Милош! Нахуя мне, беременному, скалки? — и махнул рукой в сторону.
Я сжал губы и посмотрел в угол, где валялись раздробленные на щепки деревянные неопознанные объекты.
— Так вот, ты говорил: секрет спокойствия — пьёшь кофе, думай о кофе. Я захотел успокоиться, собрался сделать чашечку, папа его за ногу, кофе! — взвизгнул Зори. — Нажимаю на кнопку, а эта придурошная машина мне выдает: «ждите»! Я жду. Она бурлит. Я жду. Она опять бурлит. Потом пишет — «Выберите свой кофе». Я жму — самый слабый, для беременных омег!
— А что, есть и такой? — удивленно пырится от двери Тори, вытягивая шею и разглядывая пунцового Зори на диване.
— Ну нет, я выбрал капуччино, но эта скотиняка мне опять написала — «Слишком крупный помол!» — Зори осознал, что рядом альфа и попытался пригладить встрепанные волосы на голове, потом плюнул и продолжил, размахивая руками, — «Отрегулируйте кофемолку!» И опять бурлит так противно — бурл! бурл! как будто издевается надо мной! Я достал инструкцию, а там почти трехтомник!
Зори вскочил, схватил со стола увесистый буклет и всучил мне его, — Это нормально? Скажи, нормально? Я перечитал всю эту долбанную инструкцию и нашел, как ее отрегулировать. А эта скотина пишет — «Залейте воду!» Да папу ж твоего за жопу! А куда ты дел предыдущую? Ты что, с похмела? Скотина! Дай мне чашку кофе! Но я залил! Залил! По рисочку! И знаешь, что он пишет?
Я уже не мог удержаться и смеялся, хоть Зори было не до смеха.
— «Ополосните чашку!» Чашка ему моя не нравится! Я пошел, помыл чашку, помылся сам, перемыл всю посуду, вдруг машина следит за чистотой во всем доме и грязным кофе не положено…
От двери донеслось хрюканье. Тори сполз спиной по двери и сидел на полу, опустив голову между коленей.
— Надел новые чистые трусы, еще с биркой — для ночи любви берег, но этот гад не оставил мне выбора! — продолжал на изломе Зори. — Ну, потом я догадался, что это функция такая, нашел в этом трехтомнике, почти в конце, как это сделать, нажал… — губы Зори задрожали, а у меня уже начинался истерический припадок.
— Эта скотина налила мне крутой пустой кипяток и моргнула надписью «Выключение!» И я такой стою в чистых трусах, с чистой помытой чашкой, полной кипятка, как дурак! — Зори завсхлипывал, — А я хоте-е-ел чашечку ко-о-офе…
— Зори, милый, пойдем на кухню, — икая, потащил я его за собой, разглядев, наконец-то, из-за чего скалки растрощились в щепу. Бедный кофейный аппарат. Восстановлению не подлежит.
Готовя всем нам по чашечке чая — Зори передумал пить кофе, «я его теперь ненавижу!» — я спросил, что его муж на это ответил.
— Написал, что любит. — Зори умыл лицо водой из-под крана, превращаясь обратно в адекватного человека из злобной беременяшки. — Но ты почитай, каким тоном он мне это написал!
Добравшись до кровати, Тори миллион раз сказал, что я — золото, что если бы я хоть немного был похож на Зори, то он бы… и что мужу Зори надо памятник поставить и дать неделю отпуска. Или нет, услать в отпуск в командировку.
— А еще лучше — на твоей ракете на Луну. — хмыкнул я, снимая блузку и штаны, почесывая пах. На руке что-то блеснуло. Я поднес ладонь к глазам и увидел, что она вся в блестках, звездочках, снежинках золотых. Нехорошее предчувствие кольнуло в сердце и я замер, склонившись вниз, рассматривая себя между ног.
— Что там такое? — испуганно спросил Тори, увидев, что я замолчал и замер, напряженно разглядывая низ живота. — Дай посмотрю!
— Что ты там не видел? — я развернулся к нему спиной, стараясь скрыть тот факт, что к врачу я ходил как на порно-вечеринку, весь усыпанный блестками от члена до самого ануса. Так вот что имел в виду Коста, восхищаясь моим видом! — Думаешь, у меня еще один член вырос? Не дождешься.
Я хотел прошмыгнуть мимо мужа в ванну, но он цепко взял меня за руку и развернул пламенеющим лицом к себе, с недоумением разглядывая блестки у меня в паху.
— Это Рад. Он рассыпал свои блестки и вытер их полотенцем, бросив на полку в ванной. А я торопился, не заметил, и вытерся этим полотенцем. — Мне было стыдно, и я не смотрел в глаза мужу, не зная, что я там могу увидеть. — Не думаешь же ты, что я таким образом украсил себя для беты-омеголога? — я возмущенно вскинул глаза, на секунду представив себе, что Тори именно так и подумал.
— Звездочка моя! — Тори нежно улыбался. — Я тебя люблю и без прикрас.
Комментарий к 35. *истории про кофемашину и звездочки взяты из сети, да простят мне их авторы.
====== 36. ======
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» — Васятка остолбенел и всплеснул лапками. — И где визги-вопли-сопли радости? Ну, хоть улыбнись, ты же этого так ждал!»
А меня как заморозило, превратило в ледяную статую: внутри была пустота и безвременье — выгорело все до дна. Ничего я не чувствовал к мужу — ни-че-го, как будто кто-то кнопочку «выкл» нажал, и всё отключилось, как робот с планеты Шелезяка.
«О-о-о! Коламбия пикчерз представляет южнокорейскую драму «И пришел Кондрат», — изумленно присвистнул Васятка.
«Нет, Вася. Коламбия пикчерз даже не представляет…», — опустошение, безразличие захватило меня полностью.