Мне, как историку и социологу, было очень интересно сравнить существующую в России сословность с феодальной; точка зрения, что в России мы видим в сущности реванш феодализма, весьма распространена у нас. С сожалением должен заметить, коллеги, что это плод либо плохого понимания предмета, либо принятия желаемого за действительное (последнее — потому что придерживающиеся такой позиции авторы злорадно делают на ее основе вывод о скором историческом крахе). Конечно, сословность обычно ассоциируется с феодализмом (хотя в античные и доантичные времена она была столь же зримо выражена), и его столкновение и капитуляция перед нарождающимся капитализмом была в большой степени связана именно с ней; но отличия этой системы в России от феодальной — я считаю, что их пять — на мой взгляд, принципиальны и приводят к прямо противоположным выводам по поводу стабильности российской политической системы в целом. Разберем это на примере наиболее важного и иллюстративного компонента — служилого сословия: во-первых, опричниками становятся, в отличие от феодалов, не по наследственному, а по добровольному, равному принципу, и это приводит к целому ряду существеннейших отличий. При феодализме талантливые, энергичные и властолюбивые молодые люди из простонародья или третьего сословия принципиально не имеют возможности войти в элиту, по крайней мере властно-военную, и потенциал многих из них направляется на борьбу с режимом — а в России таким людям незачем бороться с режимом, поскольку ничто не мешает им стать опричниками. По этой же причине в отличие от феодализма зависть народа к служилому сословию в принципе не может зашкаливать — при ее достижении у кого-то критической величины он пойдет в опричники сам; да и завидовать не так есть чему, как при феодализме. Наконец, наследственная система не является фильтром, и поэтому при появлении каждого следующего поколения знати и королей никакого отбора не происходит — а следовательно, происходит вырождение, что и имело место; у опричников он происходит постоянно, и на уровне входа в сословие, и на уровне выборов должностных лиц. Во-вторых, в российском служилом сословии впервые во всей известной истории человечества (неудачная попытка была в той же России во время Красной Империи) разобщены власть и богатство, причем полностью, в то время как при феодализме принадлежность к знати означала концентрацию и власти, и богатства. А это принципиально, потому что власть и богатство несовместимы по своей сущности — власть от духа, а богатство от тела; поэтому при феодализме богатство всегда разлагало власть — действовать на власть иначе оно не может, — а опричному сословию это не грозит. Кстати, и такая вещь, как боевой дух, в широком смысле, тоже из категории власти, и на него богатство действует так же — опричникам не грозит и это. Важно также, что достаточно скромный образ жизни (в материальном смысле) опричников не превращает их в серьезную нагрузку на хозяйство страны, в отличие от феодализма: налоговая нагрузка на народ и бизнес в России невелика, относительно меньше нашей (см. главы «история», «экономика и финансы»). В-третьих, отсутствие феода и рода в феодальном смысле позволяет членам служилого сословия испытывать друг к другу не подозрительность, как у феодальной знати, а товарищество и взаимную симпатию; тем более что из-за неприятия всего материального и их отношения к службе им и делить-то нечего — а феодализм сгубили междоусобицы, которых не могло не быть, и проистекающая из них ненависть всех к каждому. В-четвертых, военная сила феодалов базировалась на ополчениях, состоявших из людей совсем другого (и потенциально враждебного) сословия, и это предопределило их слабость в межсословном столкновении; вот во времена раннего феодализма не было нужды в солдатах, сила полностью обеспечивалась бароном с вассалами (в русском варианте — князем с дружиной), так он и был как строй абсолютно стабилен. Чему тут аналогичны опричники, которые сами по себе составляют 100 % военной силы страны, судите сами. В-пятых, феодалы чувствовали себя поставленными Богом хозяевами страны, и когда страна (в смысле привычный порядок) начала рушиться, они не могли не растеряться: особенно ярко это видно на примере Французской Революции. А опричники чувствуют себя поставленным Богом дозором, и когда все вокруг начнет рушиться, это будет для них тем, что они всегда ждут и в чем видят смысл своего существования; тут не от чего деморализоваться, скорее наоборот. Так что я считаю российскую политическую систему, построенную на сословности, абсолютно стабильной в обозримой перспективе, тем более что способность меняться, оставаясь самой собой, в ней заложена. Действуя как сепаратор, она будет продолжать отделять овец от козлищ, воинов по духу от обычных людей, превращая потенциальных врагов режима в его опору; и сепарация эта такова, с точки зрения личностных типов, что не ушедшие в опричники опасными врагами не будут. Будут, конечно, кризисы и даже восстания — локальные уже были (см. главу «история»), будут и всеобщие — но они будут утоплены опричниками в крови, причем с удовольствием, потому что для них (вспомните первый обет!) это будет поединок с дьяволом. Я не могу представить, кто и что может поколебать, а тем более смести, опричную власть — к слову, вопреки тому, что у нас думают, вовсе не кровавую и вообще не репрессивную; и я не могу сказать, поглядев на реальную Россию и реальных опричников, что меня это печалит.