Теперь по поводу того подъема и воодушевления, которые имели место в 1920—1930-х годах. Когда человек начинает принимать наркотики, он чувствует прилив сил, энергии, творческих способностей… Кончается это лет через пять летальным исходом. Смертью опустившегося, потерявшего всякую творческую способность человека. Так почему же мы выдираем подъем 1930-х и не видим его дальнейшего развития в апатию и деградацию, не видим за блеском глаз начинающего наркомана его скорый конец?
Конечно, можно сказать, что сам Сталин не увидел поражения, что он оставил сильную страну. Сталин увидел поражение, Сталин проиграл и сдался трусом на милость победителя. И это было торжество православно-христианской идеи над коммунистической чумой.
Апофеозом этого поражения была встреча иерархов Православной церкви со Сталиным в 1943 году. Тиран и кровавый убийца приполз на брюхе к своим жертвам — сдаваться на милость победителя. Да, принимающие его капитуляцию — деморализованные, затравленные, дрожащие перед ним архиереи, чья жизнь еще вчера зависела от него, — насколько они не выглядят торжествующей стороной. Но победители — они. Победители кровью мучеников, пролитой им. Победители молитвами и страданиями исповедников, травимых им. Победители силою Христа, отринутого им. Вы посмотрите их беседу: они просят одну духовную школу, он им дает три, они просят один монастырь, он им дает несколько… Как напоминает его поведение перед православными иерархами поведение горбачевской администрации перед американцами, которые только думали, какими уступками добиться того или иного, а им уже просто так это предлагали.
Только что ставились планы о полном искоренении веры в Бога в СССР, только что за слова «русский» и «патриот» сажали в лагерь. Это было полное и абсолютное поражение, такое сильное, что даже когда прямая угроза миновала, Сталин не решился отыграть свое поражение назад.
Не стоит строить иллюзий — это не были добровольные шаги, эти шаги были вынужденными, в силу обстоятельств. Вне угрозы существования самому советскому строю у Сталина не было никакого желания ни изменять церковную политику, ни отказываться от интернационализма, ни возвращать армии погоны, ни учреждать ордена Суворова и Нахимова…
Так что тем, кто хочет строить идеологию национального реванша на возвеличивании Сталина, следует твердо усвоить: сталинизм и христианство — две вещи несовместные. Выбор встанет неизбежно.
Мы вступили в тяжкую войну и победили вопреки всей предшествующей сталинской политике. В этой войне сталинизм 1930-х годов был побежден наряду с фашизмом. Тогда, когда он заговорил нашим языком, притворяясь нами.
Итак, как и в случае с Грозным, народом были принесены большие жертвы, но все они оказались напрасны. Страна потерпела болезненное поражение. В обоих случаях действия правителей шли вразрез с общепринятыми нравственными нормами. Правитель освободил себя от всего — и ничего этим не добился.
Но и те, кто выступает в защиту нравственно-сомнительного, достаточно быстро и даже незаметно для себя выходят за рамки любого, даже самого зачаточного нравственного чувства. В 1990 году один пожилой эстонский священник с пеной у рта рассказывал мне со всякими разными доказательствами, что число жертв холокоста втрое завышено в сравнении с реальным числом благодаря послевоенным спекуляциям еврейских политиков, да и в Европе-то не было стольких евреев. К чему же я это вспомнил? Вот: «Количество жертв Сталина под пером некоторых наидеологизированных писателей увеличивается с каждым годом…
Если двигаться в постижении истории СССР такими темпами, то скоро количество жертв репрессий сравняется с численностью населения страны. Не понятно будет, откуда же мы все здесь сегодня собрались». Не знаю, как И. Лавровский, а вот моя жена живет на свете почти чудом. Несколькими годами раньше бы взялись за ее деда, и ее отец, третий сын, не успел бы родиться. Вернусь к эстонцу. Со стыдом вспоминаю, что был тогда молод, поддался на лесть — «у вас-то, мальчик мой, порода в лице», не сумел задуматься: если это правда, то что такая правда меняет? Особенно из уст духовного лица[44]. Ну не столько-то миллионов детей и стариков пошли в газовые камеры, а вдвое меньше. Ну и что? Тысяча, сто детей в газовой камере — несмываемый позор человечества XX века. Я принципиально не хочу вступать в дикуссию о том, преувеличено ли число жертв сталинских репрессий или нет. Во-первых, реальный учет невозможен, число знает только Господь. А во-вторых, это абсолютно не важно. Если допустить, что только сотая доля репрессий — правда, это все равно несмываемое злодеяние.