Одним ударом
Наступает ночь, каждый ворочается в постели и не может заснуть. Все они словно идут по натянутой веревке, не видя противоположного конца: а вдруг она лопнет, а вдруг — провал?
Эми вспоминает, как она ошибалась в прошлом: уговаривала Алексиса поселиться в студии, а вышло так плохо. Она думала, что действует в его интересах, а создала условия для трагедии. И вот теперь, четырнадцать месяцев спустя, она снова задает направление его жизни. Может, это опять ошибочное решение? Ей мерещатся жуткие образы и звуки, искры искореженного металла, разбитая «Хонда», тело, падающее на асфальт, сирены полиции, бегущие санитары с носилками. Плохая мать. А вот грузовик, лежащий под откосом, запах грязи и крови, рыдания вдовы или сироты. Скверный человек. Она борется, пытается овладеть собой. Рука тянется к ящику тумбочки, где лежит упаковка скенана, — и опускается. Она думает о Паксе, о Макконахи: «проговорить свои страхи» — может быть, попробовать? Молодая женщина покидает кровать, встает перед зеркалом в темной деревянной раме, открывает рот; выполнить задуманное труднее, чем она воображала. Она выглядит и стыдно, и глупо, — но вот она проводит языком по губам и наконец выговаривает:
— Это не предчувствие беды, меня просто мучает совесть. Пакс ни за что не станет рисковать, они не разобьются. НЕ разобьются.
В темноте своей комнаты Алексис, взбудораженный, уставший бесконечно вертеться на постели, встает и садится за рабочий стол. Надевает наушники, начинает быстро стучать по клавишам и добавляет к вещи, которую он сейчас спешно записывает, нервную, нутряную партию басов. То, что он сейчас чувствует, сбивает его с толку. Он с удивлением понимает, что на несколько минут забыл и про слепой глаз, и про свое затворничество. Этот Пакс Монье пробудил в нем желания, которые он считал навсегда утраченными. По идее это должно радовать, но ему, наоборот, больно. Он вспомнил, какую радость доставлял ему раньше этот покинутый мир. Неужели он открыл ворота троянскому коню? Он гадает, каковы истинные намерения Пакса, какое место тот хочет занять в ячейке, образуемой им и матерью. Урезонивает себя. Благополучие Эми важнее всего. Это ради нее он согласился поехать с Паксом на мотоцикле. Она любит этого человека, — значит, надо доверять ее выбору. Только теперь он не уверен, что может кому-либо доверять. Он сделал над собой колоссальное усилие, он согласился выйти во внешний мир, пойдет за незнакомым человеком. Не слишком ли смелый шаг? У него вдруг кружится голова, дыхание сбивается, на лбу выступает испарина. Палец бьет мимо клавиши, но вот что поразительно: рождается звук, такой неповторимо прекрасный! Он звучит в унисон с пульсацией его сердца, и вдруг за ним тянутся такты и аккорды, рождается мелодический рисунок, и этот кусок — самое яркое, сумасшедшее, талантливое из всего, что он сочинил.
Пакс словно выпотрошен, он лежит в постели и плачет. Так выходит напряжение. Он сумел вывернуться, не врал напрямую, он выдержал, но был на волоске от провала. Хотя встреча длилась меньше часа. А как он проведет с мальчиком целый день? Он тревожится, но не жалеет о том, что вышло. Едва увидев Алексиса, он понял, что сделает невозможное, чтобы вернуть ему любовь к жизни. И дело не в том, что он сын Эми (хотя и это, конечно, тоже), и даже не в том, что по возрасту он годится ему в сыновья (образ Кассандры весь вечер неотступно стоял перед глазами), а просто он почувствовал, что собой представляет сам Алексис — человек сложный, глубокий и очень особенный, — одновременно трезвый и потерянный, ранимый и привлекательный. Боль и раскаяние Пакса оживают с новой силой и толкают мысль на скользкий путь сомнения: а разве меньше была бы ответственность, если бы мальчик был взрослее или не так красив? И были бы у него не эти трогательные непарные глаза, а, например, волчья пасть! И он увлекался бы простоватыми героями телеэкрана, а не Роном Вудруфом и Мэтью Макконахи? Пакс открывает еще одну разновидность подлости: подгонять меру сочувствия под адресата. «Ну что я за кретин, — думает он. — Сам себе придумал какие-то двойные стандарты: ничто не говорит о том, что я бы действовал по-другому, если бы Алексис не был таким интересным человеком». Пакс принимает снотворное, чтобы прекратить бессмысленное самоедство. Когда он наконец проваливается, в голове все еще вертится вопрос, заданный мальчиком, — и переходит прямо в сновидения: чего же, по существу говоря, страшится он сам? Не вылечить мальчика или не искупить вину? Быть полностью разоблаченным? Или потерять Эми?
Он ничего не потеряет, все останется при нем — по крайней мере, в ближайшем будущем. Наутро Эми Шимизу просыпается с ощущением легкости. За ночь тревога улеглась. Она пишет Паксу трогательное сообщение и благодарит за то, что он так правильно выбрал тон в разговоре с Алексисом. Они знают, что несколько дней проведут в разлуке: Пакс ненадолго уезжает под Ниццу — съемка телефильма с его участием запланирована еще с прошлого лета.