Она поворачивается и исчезает за дверью церкви. Егор точно знает, что идти за ней не надо. Она всегда желала ему только добра — и когда придиралась, и когда ругала, и когда уговаривала пойти на экономический… Только понимала добро по-своему.
Он ловит себя на том, что плачет. Вытирает рукавом слезы и оглядывается — площадь по-прежнему пуста.
Ему хочется, чтобы рыночная площадь снова заполнилась людьми, хочется бродить среди них и смотреть на их будничные заботы. Одиночество сейчас особенно невыносимо. Но никого нет. Он садится на ступени и прячет лицо в колени.
— Ты чего, Егор?
Егор вскакивает и ошалело смотрит на Машку. Матушка посодействовала, не иначе.
— Ты что так смотришь?
— Не ожидал тебя здесь увидеть.
— А ревешь чего?
— Да так…
Егор стыдится своих слез, а больше всего — того, что Машка их увидела. Она не выносит плачущих мужчин.
— Боже мой… Ты не меняешься! — Машка картинно закатывает глаза.
— Ты уже второй человек сегодня, который мне это говорит, — огрызается Егор.
— А первый кто был?
— Не важно.
— Как это не важно? Очень даже важно. Ты, как всегда, ничего мне не рассказываешь!
Машка на улице его города еще более нелепа, чем мама. Кощунственное сравнение. Егор молчит, не зная, что сказать. Хочется оправдываться, только за что?
— Мэри, не могу сказать.
— Осёл ты, Егор. Обними меня хотя бы уже!
Егор обнимает ее, зарывается лицом в ее волосы, все еще осознавая нелепость ситуации. Машка отстраняется на мгновение, окидывает его взглядом, а потом целует. Во время поцелуя Егор закрывает глаза, а когда открывает — видит, что площадь и церковь исчезли, а они с Машкой, обнявшись, стоят на набережной, где раньше часто гуляли вместе. От реки дует прохладный ветерок, на небо наползают низкие темные тучи — скоро может пойти дождь.
— Я замерзла, — говорит Машка и отстраняется. — Проводи меня домой.
Она поворачивается на каблуках и идет прочь. Егор спешит за ней. Она говорит — слова повисают в воздухе и падают на асфальт как дождевые капли:
— Ты же знаешь, что все не так. Все должно быть по-другому, понимаешь? Да, ты очень хороший человек, мне интересно с тобой, но это не то. Не то, ты понимаешь меня, Егор?
— Понимаю, Мэри, — послушно отвечает Егор. Это всё уже было.
— Теперь ты мне еще и врешь. Что ты понял?
— Понял, что тебе не нравятся наши отношения. Я прав? А ты хоть раз сама-то пробовала понять, что именно тебе не нравится?
— Пробовала!
— И как, поняла?
— Поняла!
— И что ты поняла?
— Не важно.
— Очень важно, Мэри. А поняла ты, что хочешь жить в воздушном замке, и чтобы для тебя кто-то этот замок построил. Ты хочешь, чтобы все сделал и исправил я, а сама можешь только обвинять. Но так не бывает, Мэри.
Машка резко оборачивается, ее рука бьет по лицу наотмашь, как плеть. Егор улыбается, жутко, криво. Он отвратителен себе, но остановиться не может.
— Что, полегчало? Можешь еще раз ударить, давай!
Машка бежит прочь. Она плачет. Начался дождь.
Егор догоняет ее, обнимает, прижимает к себе. Она отталкивает его, сначала злобно, потом слабо — сил не хватает — и плачет. Егор на мгновение закрывает глаза.
Когда открывает, они с Машкой сидят за барной стойкой, ее голова на его плече. Бармен приносит пиво. Маша грызет фисташки и рассказывает ему что-то, на ее взгляд, забавное:
— А я ему говорю — нет, не правильно. Он мне: почему? А потом открывается дверь, и Настя со всеми этими тарелками заходит. И дверью ему по спине, он аж отлетел! У него был такой ошарашенный вид! А нечего перед дверью стоять.
Егор слушает и не слышит. В баре накурено и людно, но при этом ему уютно здесь с ней. Он не понимает, в чем суть рассказа и где должно быть смешно, но послушно смеется. Отхлебывает пива. И неожиданно для себя говорит:
— Переезжай ко мне, Мэри.
Машка сразу тускнеет. Хмурится, смотрит в бокал.
— Нет.
— Почему? Мы могли бы всегда быть вместе.
— Нет, Егор. Я не хочу.
И это тоже уже было.
— Ты только представь, как будет хорошо, Мэри. Ты бы встречала меня с работы, супы бы мне варила. Я бы, как солидный человек, приходил к любимой. Потом мы поженимся и заведем детей. Ну разве не здорово?
— Нет, Егор. Не здорово. Тебе не жена нужна, а нянька и домработница.
Егор злится. Она, как всегда, не поняла.
— Не нужна мне никакая нянька. Мне ты нужна.
— Ага. В качестве няньки. Нет, Егор.
— Но Мэри…
— Еще раз говорю: нет.
— Я тебе только что, между прочим, руку и сердце предложил.