Ну и что, хорошо нам теперь, хорошо?
Спрошу я и ты растеряешься.
Не нужно ответа, мне ясно здесь всё,
Ведь теперь мы чужими считаемся.
Декабрь
Декабрь – месяц темноты,
Когда под крепким снежным кровом
Закрылись все твои мечты
И не сказать о них ни словом.
Декабрь – месяц-перегруз
И надо всем заняться делом.
Не помешает нам никто,
Остался ты один на белом.
Декабрь – месяц забытьё,
Где всё, что думаешь – под снегом,
В котором всё твоё бытьё
Не тянется вседневным бегом.
Декабрь – месяц-карнавал
И пляшут бусинки на ёлке,
И весь мороз в душе пропал,
И уж не колются иголки.
Декабрь – месяц! Он такой,
В котором холод будет синим.
Открылся лист календаря
И мы с тобой – уже большие.
Куртки
Мы носим куртки,
Ведь куртка – одежда,
Куртка – как кокон,
В котором живёшь.
Мы в куртках – бабочки,
Смиренно ждём лета,
Чтобы скользить
По траве словно дождь.
Куртка – мешок из пуха,
В котором мы с тобой.
Он у нас на двоих,
А может у тебя одной.
В куртках мы
Как селёдки в бочке:
Плаваем тесно
И пытаемся поймать воздух.
Но это не получается
И мы задыхаемся
В вечном пространстве
Из курток.
Она вроде и греет,
А вроде отбирает идентичность.
Мы в куртках – такие как все.
Нам нужны куртки,
Чтобы согреться,
Чтоб не сгореть
В огне.
Берём свои куртки
И надеваем как кокон.
Мы бабочки – и это точно.
Лишь спустя полгода
Мы его снимем,
Но сделаем это
Не нарочно.
Я сижу в душе
Я сижу в душе.
Мне душно.
Чувствую, как всем нужно
Избавиться от слова «уши».
Чтобы не слышать,
Что происходит в душе,
Не слышать, что мне душно
И скучно.
Разобьёт окно ветер благодушный
И вытащит меня из душа,
Размотает по улицам показушным
И не станет меня больше мучать.
Выйду из душа я скоро,
Не останется места головным моторам.
Останусь я здесь навечно,
Ничему не быть бесконечно.
Мы с тобою под одеялом
Шум и дым, и свист ракет,
Мы с тобою под одеялом.
Мир погасил нам в комнате свет,
Чтобы не выбрались мы из завалов.
Страшно и тихо. Пробивается писк
Еле заметной кардиограммы,
Вокруг темнота. Ну а клетку грудную
Разрывают тока заряды.
Всё, что мы помним – летевший снаряд,
Что оказался последним нам грузом,
Как годы жизни построились в ряд,
Как больно жалят в ноги медузы.
Как держу тебя за руку и на ухо шепчу:
Тише, не плачь, всё будет в порядке.
Под вои сирен уже я молчу,
Ведь наши слова дороги́, а не сладки.
Громкие звуки и лампы бьют в глаз,
Но мы из них ничего не услышим.
Скальпель, бумага, щелчок, карандаш
И аппарат уже за нас дышит.
Щёлк – и машина кровь нашу качает,
Щёлк – вот и мозг отключился у нас.
Кажется нам, пробежала минута,
На деле бежит уже вечности час.
Здесь тёмный свет и лишь властвует он,
Нам этой жизни было так мало,
В этой турбине вдвоём мы, вдвоём,
Но наше общее резко пропало.
Тиканье часиков, электричества ток,
Мы с тобою под одеялом.
Главное – вместе, остальное потом.
Нам не выбраться из-под завалов.
Цикл «Землеройка»
ЧАСТЬ 1
Кожа была быстро снята и натянута на серую звенящую сосну, покрытую зубами и колоколами. Всех своротило. Оранжевая волна с кроличьей безнадёжностью смыла её в пустыню из шерсти.
Зимбабве. Жёлтые зонтики торчат из зубов и тянутся на запад. Бронзовая кора хлопьями выплывает из пруда, тянущегося наверх. Пепел от сигарет утопает в поджаренном тающем пиве. Леденящий, словно кипяток, мороз. Деревянные волосы горят и растворяются в безысходной глупости, тонущей в лавовом бассейне.
Семнадцать..сорок девять..семьдесят один..сто четыре.
Бордовые ногти пьют кровь с привкусом сирени. Камни падают из глаз и, словно пот, взлетают в космос. Ивовый компот «землеройка» снова обжигает нёбо, горчит словно зимний арбуз и опрокидывается на чёрные колени.
Свет катается комками по улицам и продаётся в булочных уже не свежим. Недавно выдули новый воздушный шар из мутного стекла и в корзину посадили козу из костей. Нитку прожгли и она спустилась под землю. Больше её никто не видел. Работали 1278 кондиционеров, но книги всё равно не оттаивали. Зеркала всем порядком надоели и все смотрели на свою внешность сквозь кусок железа. А зеркала отдавали в лом. Электросети обнимали людей по очереди, а у учителей португальского была депрессия. Серотонин ведь подавляет, правда? Липовый чай был единственным счастьем. Огненный тюль словно занавес закрывает стену дождя. Сила мышц служит лишь развлечением.