– Олег, что тебе нужно? – спрашивает Клэр, спрашивает так, будто бы я – клиент, который хочет обменять кольцо 585 пробы на что-то менее затратное.
Я ожидал услышать похотливую сучку, а не привычную Мисс Занудство, поэтому что-то мямлю в трубку. Я чувствую, что Клэр сейчас прервет разговор, поэтому спрашиваю:
– Ты знаешь Уайта Пауэрса?
– Кого? – переспрашивает Клэр, и в ее раздраженном голосе я слышу искреннее недоумение.
– Извини, я ошибся, – говорю я.
– У меня отчетность сегодня, ты как всегда, в самое неподх…
Я сбрасываю. Я убеждаюсь, что наши тела порою кто-то посещает. Быть уверенным в этом все равно что быть сумасшедшим, но вот эта сумасшедшая мысль – единственная, что логично объясняет весь бред.
Вновь закуриваю и думаю, с чего же начать свой рассказ Сэнди.
Курю и думаю, думаю с более пронзительной болью, чем ранее, о том, куда завела меня моя душная жизнь.
Пепел
Заперт в собственной оболочке. Все живое – фон.
Материальны только мои мысли. Ощутим только я.
Временами я понимаю, что существую только я. От этого осознания становится не по себе. Становится тошно.
Неужели я никого не смогу почувствовать, кроме себя?
Никакого идеала нет. Но потребность в идеале есть, поэтому приходиться искать идеал в несовершенном.
Моя Сэнди – не идеал. И я не ищу в ней идеал. Я люблю ее такую, какая она есть, и если бы она вдруг стала другой, тоже неидеальной, но другой, думаю, я бы все также ее любил.
Все эти мысли словно принадлежат и не принадлежат мне. С этими мыслями я брожу по дому, зову Сэнди, и никакого ответа от нее не слышу. Мне страшно, я думаю о вилке в глазу Пауэрса, думаю о возможной участи Сэнди. В холодном поту я хватаю телефон и набираю ее номер, но тут же чувствую невероятное облегчение, и вполне заслуженно (но молча) называю себя тупым идиотом. Как правило в это время, в пятом часу, Сэнди находится в студии, кормит своих творческих демонов…
– Да, мистер Ревность? – слышу я любимый голос в телефоне, и мое душевное облегчение становится еще сильнее.
– Я могу приехать к тебе?
– Конечно. Ты виделся с Пауэрсом?
– Да. Мне много чего надо рассказать, но расскажу я все только при встрече.
– Хорошо. Жду. Люблю тебя!
– И я тебя. Целую!
Все. Я готовлю себя ко встрече, на которой мне придется расстраивать Сэнди. Я чувствую, что уменьшаюсь в размерах, хотя понимаю, что на самом деле это не так. Я выхожу из дома, подхожу к своему Фокусу, собираюсь открыть дверь, открываю, сажусь за руль…
– Олег Ривник?
Я оборачиваюсь на голос. Голос, кстати, навеял мне воспоминания о моем покойном деде Максиме, который кряхтел в своей Песчанке7 поxлеще Сэндиного Папочки. И поэтому я не удивляюсь, что вижу перед собой чем-то похожего на деда Максима старика в обтягивающих штанах цвета пустыни под солнцем. Он смотрит на меня и улыбается. Клэр улыбается, Пауэрс улыбался… Неудивительно, что теперь улыбающиеся люди меня напрягают. Я пытаюсь сделать свое лицо суровым, хотя оно у меня, скорее всего, испуганное.
– Мы разве знакомы? – спрашиваю я.
– Зависит от того, вы ли Олег Ривник или нет.
– Имя русское, – говорю я. – А я не русский.
Старик улыбается мне отсутствием почти всех передних зубов.
– И Олег не русский. Он из Украины.
Я делаю вид, что пытаюсь вспомнить некоего Олега Ривника, с которым пересекался на одной из вечеринок сан-францисской богемы (или, что честнее, которого я каждый день вижу в зеркале), затем говорю:
– Я его не знаю.
Старик обретает вид человека, который слышит то, что хочет.
– Лучше бы ты не врал. – И уходит, просто уходит под мой растерянный взгляд… который становится крайне агрессивным.
Я выпрыгиваю из машины, обгоняю старика и преграждаю ему дорогу. Старик смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
– Что такое?
Я бью старика по лицу, он падает на спину, хватается за переносицу, затем пытается оттолкнуть меня скрытыми под обтягивающими штанами тонкими костями, которые и ногами-то называть не хочется. Старик орет, матерится, зовет на помощь, сжимает своими жилистыми руками мои плечи… ну да, это все, что старик может противопоставить молодой неистовой силе.
Я бью третий раз, четвертый – старик плюется кровью.
Бью пятый раз, шестой – старик выплевывает серые зубы. Один со слюной остается на его подбородке.
Бью седьмой раз, бью восьмой, девятый – из носа старика вылезает зуб – скорее всего последний, учитывая, сколько их, зубов, уже валяется на тротуаре.
Мой кулак идет вверх, чтобы в десятый раз с силою опуститься – но тут же замирает. Я понимаю, что я не мог нанести все эти удары.