— Кель’рин, что вы об этом думаете? — немедленно спросила Шайин’сай, стоило им перешагнуть порог дома мастера анимистики.
— Нам следует явиться с докладом к капитану, — ответил он, увлекая свою спутницу в направлении Дворца. — Тугаро можно использовать как свидетеля перед Гильдией для ареста главаря заговорщиков, а после он выдаст нам всех своих приспешников. Наша задача близка к выполнению.
— Вы меня не поняли⁈ — взволнованная аристократка сделала порывистый жест, как будто бы собиралась схватить его за руку, но вовремя одумалась и вновь спрятала пальцы в длинном рукаве балахона. — Прежде чем выполнить то, что вы называете нашим долгом, нам надо понять, кому мы вообще служим!
— Шайин’сай, я давал воинскую клятву Регенту. Мы действуем по его приказу и во благо государства.
— Но что, если господин Тугаро прав на его счёт? Вы хоть представляете, что это значит? Нет, пожалуйста, выслушайте меня до конца! Я целый день вчера провела в этой Гильдии. Это всё не просто вздорные слухи. Понимаете, маги ведь мудрейшие из людей, это даже закреплено в титуловании, и они не стали бы просто так повторять всякую чушь. Господин Тугаро, госпожа Илисия, этот хам Касинис, господа Альфин и Парвис Эвиссон наконец! Они все верят в то, что говорят. Если то, в чём вы обвиняете господина Альфина, правда, он готов рисковать собой и проливать кровь из-за своих идей…
— Пролита кровь моей сестры по гвардии, — резко оборвал её Кель’рин. — Я служил вместе с Нарин’нэ полтора года и не могу равнодушно смотреть, как её убивают. Альфин — мятежник, в этом нет никакого сомнения. Следовательно, схватить и казнить его — наш долг. Вы же не собираетесь вставать на его сторону?
Аристократка отшатнулась и некоторое время просто шла молча, глядя куда-то в сторону.
— Простите, может быть, мы всё-таки поговорим как разумные и практичные люди, а не будем бросаться лозунгами и обвинениями? — вкрадчиво начала она наконец. — Временами мне больно смотреть, как вы безрассудно…
Он молча, одним выражением лица, продемонстрировал недоумение и этого хватило.
— Примите мои извинения, я высказалась необдуманно! — среагировала Шайин’сай. — Кажется, бывают ситуации, когда манеры только мешают. Наверное, мне лучше говорить прямо. Знаешь, Кель, — сказала она, неожиданно, без всякой причины переходя на «ты», — я вступила в эту игру на твоей стороне, но то, что сказал господин Тугаро, меняет весь расклад. Прошу, пойми меня! Я не хочу метаться из лагеря в лагерь, как дешёвая шлюха, но оказываться на стороне проигравших мне нравится ещё меньше. Так что мы вместе должны решить, что нам делать, чтобы выйти из всего этого победителями. Поэтому скажи, прямо, без детских обид и разговоров о чести воина, что будет, если заговорщики правы? Кто такие госпожа Нарин’нэ и господин Хель’рау? Они смогут справиться с заговорщиками и удержать власть?
Было не очень понятно, как реагировать на подобную откровенность. Вероятно сам того не подозревая, Кель’рин привык воспринимать Шайин’сай как активную, наделённую известным умом и обаянием, но слабо представляющую реальную жизнь девицу, помешанную на хороших манерах. Поэтому к пробуждению в ней прагматичного игрока в политику он не был готов. Как, впрочем, и к её вопросам.
— Слушайте, вы… То есть, ты, — начал он, — не понимаешь, о чём говоришь. Теория Альфина просто невозможна. Я убеждён, что это Регент отдаёт Хель’рау приказы, а не наоборот. Если бы ты была с ним столько же, сколько и я, ты бы в этом не сомневалась. Про Нарин’нэ и вовсе… Я видел, как она смотрит на Тай’нина. Большей преданности трудно представить…
На самом деле последняя фраза была ложью. Даже отношение сестры-гвардейца к её обожаемому мастеру близко не стояло с эмоциями Хиссан, которые он ощущал каждый день. «Позволь мне сражаться и погибнуть за тебя», — словно бы говорила заключённая в браслете сущность, в принципе неспособная обманывать и притворяться.
Исан’нэ, Хиссан… Сочетание преданности, самопожертвования, презрения к чужим жизням и готовности идти вперёд несмотря ни на что… Если соратница, которую Регент назвал своей тенью, испытывает те же чувства, которыми наделила своё творение, то она для него действительно самый верный человек в Державе.
— И всё же, ты не ответил на мой вопрос! — прервала размышления Кель’рина Шайин’сай. — Что будет, если теория господина Альфина верна?
— Если бы она была верна, здесь бы уже царил хаос. Нарин’нэ после покушения больше суток пролежала без сознания. Она и сейчас слишком слаба и не встаёт с постели. Будь Тай’нин куклой в её руках, заговорщикам было бы достаточно публично показать его беспомощность, и порядок бы рухнул. Без веры в силу Регента началась бы новая борьба за власть. Побоище, понимаешь? Арграш и остальные старейшины кланов помнят, как он сражался на севере, и уважают его, а кому-то другому запросто откажутся подчиняться. Наши генералы и наместники… Каждый может попытаться стать если не новым Владыкой, то князем в тех землях, которые уже контролирует. Державу бы разорвали на куски. В случае успеха покушения на Хель’рау, если бы кукловодом был он — те же последствия. Не представляю, зачем им это.
— Может быть, они сами стремились к власти?
— Едва ли у них были бы шансы. Шайин’сай, как только прольётся первая кровь, всё станут решать не богатство и влияние, а количество верных мечей.
— Мечи можно купить, — резонно заметила аристократка.
— А золото отнять мечом. Даже если бы Альфина и Парвиса поддержали столичные маги, с точки зрения военной силы они ничто. Все эти создатели зелий и амулетов ничего не знают о войне, не умеют сражаться по-настоящему. Моя старая рота втоптала бы таких вояк в землю первым же натиском. Повторяю, они были бы обречены.
— Понимаю. И очень надеюсь, что ты прав и господин Альфин действительно лжёт. Но скажи, разве это не странно, что Его Могущество и госпожа Исан’нэ скрывают свои искры от наших чувств? Тут явно какая-то тайна!
Ну что было ей сказать? Кель’рин прекрасно помнил, что именно ощущал во время поединка с Тай’нином в подвале дворца в Нориноме. Да, может быть, тогда тот и казался в чём-то похожим на Хиссан. Но все последующие встречи с Регентом убедительно доказывали, что он остался человеком, со всеми достоинствами и недостатками. Хорошим воином, внимательным и справедливым к своим подчинённым командиром, неоднозначным политиком и скверным дипломатом, но человеком. А что там не так с его искрой… Вопрос, само собой, интересный, но обсуждать его с почти что посторонним человеком? Проще уж прикинуться твердолобым служакой, для которого долг выше разума, чем выкладывать Шайин’сай всё начистоту. Примерно в таком духе он ей и ответил.
— Что же, если вы так считаете… — проговорила она, вновь переходя на формально-вежливое обращение. — Но всё же я думаю, что нам следует вернуться к этому, если мы победим. Впрочем, похоже что я смотрю на будущее излишне мрачно. Наверное, правильнее будет сказать «когда победим».
Исан’нэ встретила их в явном нетерпении, однако вместо того, чтобы тут же потребовать доклад, небрежно бросила на стол перед ними какую-то бумагу.
— Вот, полюбуйся, что творит твоя подружка! — сказала она Кель’рину, начисто игнорируя сидящую рядом Шайин’сай. — Давай, прочитай.
Молодой маг быстро пробежал глазами по документу. Это был составленный и подписанный лично Альфином донос, в котором одна черногорская аристократка уличалась в мятежных речах и мятежных намерениях. В конце также располагалось ехидное примечание о том, что госпожа капитан тайной стражи совершенно напрасно выпустила на свободу такую отъявленную и неисправимую преступницу.
— Ну как? Этого добивался? — спросила Исан’нэ, когда он закончил чтение. — Это не всё. Трое мастеров из Гильдии сегодня утром записались к Таю на доклад. Мне угадать, зачем?