- А я содержимое своего медальона выкурил, - произнес Снегирь. - Плохая это примета, носить при себе такое...
- Это кто же тебе такое сказал? - поинтересовался Саныч.
- Да мало ли кто такое может говорить? Мужики, вон, свои имена на алюминиевых ложках выцарапывают, думают, что этого достаточно. А жетоны выкидывают.
- Ты тоже, небось, выцарапал?
- Конечно!
- Не думал я, Снегирь, что ты настолько суеверный, - улыбнулся Санька. - А в какие приметы ты еще веришь?
- Отстань от него, воробей, - резко сказал Саныч. - Человек на то и зовется человеком, что верит во что-то. Кто-то в бога, распятого на кресте, кто-то в социализм. Немцы, и те во что-то верят.
- Ну ты старик даешь! - сказал Аршанов. - Ты нас с фашистами сравниваешь?
Ротный отмахнулся о него словно от назойливой мухи
- Да ни с кем я тебя не сравниваю, - сказал он. - Ты у нас сам по себе, Николай. А всякий немец, ты думаешь, он с рождения зверем был? У них ведь тоже где-то матери, отцы и жены есть. Письма домой пишут, рафинированный сахар в карманах носят, - последнюю фразу Саныч произнес с издевкой, чуть прищурив глаза. - И медальоны носят тоже.
- Странно ты говоришь, ротный! - Аршанов поставил кружку с кипятком на стол, нахмурился. - Я за последние полгода сделал для себя все, чтобы этих мразей людьми не считать. Они людей пилами на пополам режут, звезды на телах военнопленных выжигают, медсестричек наших... Словами и не передать! Я видел, что они творят на оккупированных территориях! Ты это видел. Снегирь видел! Нельзя после такого человеком оставаться! Чего же ты гуманничать вздумал?!
- А ты на меня голос не повышай, Николай, - сказал Саныч. В глазах его появилось что-то недоброе. - Я тебе не маленький мальчик, чтобы ты мне тут мораль читал. Да, я не вчера на свет родился и зверей видел побольше твоего. С осени сорок первого винтовку в руках держу, видел такую мясорубку что тебе и в страшном сне не приснится. Видел я и зверей на двух ногах и людей, которым приказывали стрелять в женщин и детей, а они не стреляли. Ибо людьми оставались... По обе стороны есть такие, Аршанов. И звери и люди. Но хуже всего самодовольные дураки, что порой в офицерах ходят и людей за скотину принимают.
- Так может быть потому, что ты так думаешь, ты в генералы и не вышел, - зло процедил сквозь зубы Аршанов.
- Зато я живу как человек, - ответил ротный. - Здесь мое место, Николай. С вами. И никто из вас не смеет назвать меня трусом, или подлецом. Что касается генералов, то их и без меня у НЕГО найдется не мало, толковых мужиков. Научатся воевать, так нам и полегче станет. А война, она - стерва, все расставит на свои места... Хотелось бы в это верить, конечно.
- Ну а что ты молчишь, Снегирь? - спросил Аршанов. - Ты тоже немцев за людей считаешь? Конечно, считаешь! Ты-то у нас добрый!
- Я советую вам обоим успокоиться, - отозвался великан. - Вода в чайнике стынет, мужики... Чего злитесь друг на друга? Зачем? Лучше бы Авдеева помянули добрым словом. Неплохим человеком был... Санька, ты бы сбегал, поискал где-нибудь спирту. Если найдешь, где, то на сухари поменяй. Саныч, ты не против?
- Успокоиться?! - прорычал Аршанов. - Черта с два! Да, это верно, я злой! А ты добрый! И Саныч добрый! Нам нельзя быть добрыми сейчас, вы это понимаете? Нельзя нам их за людей считать теперь. Если вы такие гуманисты, то мне с вами не по пути! Я их буду убивать также, как они убивают наших детей, жен и матерей! Выжечь их проклятую землю до тла надо. Санька, ты ведь понимаешь меня? Скажи, воробей...
- А что я? - сдержанно проговорил тот. - Что ты ко мне привязался, Арша?!
- Вот вы какие, - прошептал Аршанов. - Немцев жалеете. Они ведь не такие сердобольные, как ты, Саныч. Они убивать нас пришли. Если вспомнить, сколько друзей мы потеряли за последние полгода, то никакого гуманизма не напасешься на этих гадов. Авдеева убили, Гешина, Заренко... Какими парнями были! Вспомнить бы имена всех их...
- Я вот что думаю, мужики, - сказал Снегирь. - Кончится война, так проедемся по тем местам, в которых воевали, помянем всех, кто не дошел с нами до Берлина. Поедем все вместе, а?
Аршанов насмешливо хмыкнул, встал из-за стола. Отчего-то затея великана показалась ему смешной. Подойдя к кадке с водой, он принялся мыть руки. Вышел из-за стола и Саныч. Взяв лист бумаги, чернильницу и перьевую ручку, ротный ушел на свои нары, решив, вероятно закончить начатое письмо. Надев полушубок, рассовав по карманам сухари, ретировался из землянки Санька. И только Снегирь, попивая кипяток из кружки, задумавшись о чем- то, остался сидеть на своем месте.