— А, теперь мне ясно! — пронзительно захохотал я. — Ты всё-таки завладел троном и империей. Горе! Горе тебе, коронованному венцом Короля в Жёлтом!
(Примечание редактора:
Мистер Кастайн скончался вчера в лечебнице для душевнобольных преступников.)
МАСКА
I
Даже ничего не понимая в химии, я слушал увлечённо. Борис взял белую лилию, которую Женевьева принесла сегодня утром от Нотр-Дам, и бросил в чашу. Тут же жидкость потеряла свою кристальную прозрачность. Мгновение лилия была окружена молочно-белыми пузырьками, которые, исчезнув, оставили едва уловимый радужный отлив. Оттенки от оранжевого до тёмно-красного переливались на поверхности, а затем вспышка, подобная солнечному лучу, прочертила чашу сверху донизу, до места, где покоилась лилия. В то же мгновение Борис погрузил в жидкость руку и выудил цветок.
— Никакой опасности нет, — объяснил он, — если выбрать верный момент. Этот золотой луч служит сигналом.
Он протянул лилию мне, и я бережно принял её. Цветок обратился в камень, в чистейший мрамор.
— Вот видишь, — сказал он, — без единого изъяна. Какой скульптор сумел бы создать нечто подобное?
Мрамор был белоснежным, и в глубине его лазурью просвечивали прожилки цветка, а в самой сердцевине мерцал едва заметный свет.
— Не спрашивай меня, почему так выходит, — улыбнулся он, заметив моё изумление. — Понятия не имею, отчего окрашиваются прожилки и сердцевина, но так происходит всегда. Вчера я испробовал состав на одной из золотых рыбок Женевьевы, — вон она.
Рыбка выглядела вырезанной из мрамора. Но если поднести её к свету, камень оказывался красиво пронизан едва видными голубоватыми прожилками, а откуда-то из глубины шёл мягкий свет, словно переливы всех цветов радуги, дремлющие в опале. Я взглянул на чашу, которая вновь казалась наполненной чистейшим хрусталём, и поинтересовался:
— Что случится, если я коснусь поверхности?
— Я не знаю, — ответил он. — Но лучше не пробовать.
— Мне интересно, — сказал я, — откуда берётся луч света?
— Он вправду похож на солнечный луч, — ответил он. — Не знаю. Он всегда появляется, когда я погружаю в состав живое создание. Возможно, — продолжал он с улыбкой, — это душа, возвращающаяся к своему источнику.
Я понял, что Борис дурачится, и пригрозил ему муштабелем 20, но он только рассмеялся и сменил тему.
— Оставайся на ланч. Женевьева скоро уже будет здесь.
— Я видел, как она собиралась к утренней мессе, — заметил я. — Такая же свежая и прелестная, какой была эта лилия — до того, как ты уничтожил её.
— Ты считаешь, что я её уничтожил? — мрачно спросил Борис.
— Уничтожил или сохранил, откуда нам знать?
Мы устроились в углу студии, под незаконченной группой «Мойр». Он откинулся на диван, крутя в руках резец и косясь на свою работу.
— Кстати, — начал он, — я закончил эту чопорную Ариадну, и, думаю, с ней мне и придётся появиться на этом Салоне 21. Ничего другого в этом году у меня нет, но после успеха «Мадонны» мне стыдно отправлять такую работу.
«Мадонна» — совершенная скульптура, для которой позировала Женевьева, — стала сенсацией прошлого Салона. Я взглянул на «Ариадну». Это был пример прекрасной техничной работы, но я согласился с Борисом: теперь свет ожидал от него чего-то получше. Нечего было и думать о том, чтобы вовремя закончить наполовину скрытую мрамором величественную и ужасающую группу, стоящую позади меня. «Мойрам» придётся подождать.
20
Муштабель — лёгкая деревянная палочка с шариком на конце. Служит живописцу опорой для руки, держащей кисть, при выполнении мелких деталей картины.
21
Парижский салон — одна из самых престижных художественных выставок Франции, официальная регулярная экспозиция парижской Академии изящных искусств.