А Николай обвёл взглядом офицеров и спросил:
– Ну и кто из присутствующих может дать объяснения, как заряжали холостой заряд, а из пушки вылетела картечь?
– Возможно, ваше величество, снаряд остался в канале ствола после позавчерашних учебных стрельб, – произнёс командовавшей батареей капитан Давыдов.
– Вы хотите сказать, что в моей гвардии орудия после стрельб не банят? – тихо и с ледяным спокойствием спросил царь.
– Банят, ваше величество, как же не банить то, – тут же ответил князь Масальский.
Царь повернулся к ближайшему расчёту и спросил:
– Банили орудия после стрельб?
– Так точно, ваше величество, банили! – дружно раздалось в ответ.
– А они своё орудие банили? – Николай указал на провинившийся расчёт.
– Так точно, ваше величество, банили! Как есть банили! – тут же раздалось в ответ.
Николай подошёл к проштрафившемуся фейерверкеру:
– Было, что-то позавчера в канале ствола?
– Ни как нет, ничего не было! – тут же ответил тот.
Император ещё раз посмотрел гвардейцу в глаза, а потом устало опустился на лафет орудия, сделал ещё один глоток из фляжки и, обращаясь к артиллеристу, сказал:
– Ну, тогда братец доставай.
– Что доставать, ваше величество? – не понял фейерверкер.
– То, что сумел в меня вогнать, то сумей и достать, – ответил царь, осматривая стоявших перед ним офицеров, но всё так же обращаясь к нижнему чину, – Так в чём заминка, братец?
– Дык, как, ваше величество? Нечем.
Николай вытянул из ножен саблю и протянул артиллеристу:
– На, братец, ковыряй. Причём качественно ковыряй. Так, чтобы в ране ничего не осталось.
Гвардеец взял в руки саблю и в растерянности посмотрел на сидящего спиной к нему царя. И Николай заметил, что у гвардейца, трясутся руки. Поэтому сделав ещё один глоток коньяка, император протянул фляжку фейерверкеру:
– Держи, братец, сделай пару глотков, дабы руки не тряслись, потом плескани мне на рану. И доставай уже свою картечь, мочи уж нет терпеть.
А обращаясь уже, к стоявшим перед ним офицерам, царь произнёс:
– А вот от вас господа я жду объяснений, кто приказал вам, именно это орудие, в котором, случайно, после стрельб и после того как прочистили ствол, остался снаряд, случайно поставить именно на эту позицию, совершенно же случайно нацелив именно его, именно на шатёр, где должны были находиться мы. Или вы думаете, что угрозу своей семье, мы спустим вот так на самотёк?
В этот момент Николай изогнулся, ещё больше побледнел и издал короткий стон, так как распоров ему одежду клинок погрузился в его тело, доставая картечину. В голове промелькнула мысль, что "спирт, помимо того, что повышает болевой порог, хотя и не обезболивает, ещё и разжижает кровь, способствую кровотечению, надеюсь, кровь вынесет всю грязь из раны" и, выдохнув, ещё больше побледневший, Николай продолжил:
– Ну-с господа, кто начнёт объясняться, но предупреждаю сразу, мы не склонны верить, что столько случайностей способны случиться одновременно.
Царь, морщась от боли, обвёл внимательным взглядом стоявших перед ним офицеров. Который переглядывались, но никто, из них, инициативы брать в руки не собирался. И Николай, повысив голос произнёс:
– Мне долго ждать, господа, ваших разъяснений?
Одновременно пытаясь решить с какого конкретно уровня начинать выяснять. Что бы получить достоверную информацию и сделать выводы о том, благодаря кому такой выстрел стал вообще возможен. Наблюдая, как по набережной, на той стороне Невы, бежит толпа матросов с винтовками в руках. Направляясь к мосту на Васильевский остров. Но в этот момент за спиной послышался голос родного дяди Володи. Командующего и гвардией и вообще всем Петербургским военным округом, который гаркнул буквально над ухом:
– Ты что творишь, негодяй, немедленно прекратить!
И Николай буквально почувствовал, как дрогнула рука фейерверкера. Ковырявшегося остриём сабли в его ране. Что тут же вызвало новую волну боли, от которой Николай вздрогнул, зашипел и сжал рукой станину лафета, на котором сидел. Но совладав с собой и, отдышавшись, бросил Гондареву:
– Продолжай братец, только поаккуратнее.
И повернув голову царь обратился уже к вновь прибывшим, а рядом с великим князем находился ещё и британский посол Гардинг, стараясь произнести эту фразу как можно язвительнее:
– Что дорогой дядюшка, удостоверившись, что мы выжили, решили всё же добить своего непутёвого племянничка? И сделать всё, чтобы меня дорезали.
– Ники, да как ты мог о таком подумать, – наиграно произнёс Владимир Александрович, театрально вознеся вверх руки. Как будто призывая, в свидетели небо. Но в ответ услышал холодную и с выделением, как будто Николай чеканил каждое слово, отповедь, при этом, однако ликуя, в душе, что дядюшка сам сунул голову в петлю, и за ним не надо посылать: