Мария ЛИМАНСКАЯ
ВО ИМЯ АРТЫ!
Мир изменился. Я чувствую это в земле, в воде, в воздухе. Арта умирает. Медленно, будто угасая от продолжительной неизлечимой болезни. Арта. Куда подевались твоя красота и сила?
Мгновения сплетают узоры минут, часов, дней. лет. Года складываются в паззлы веков.
А я всё это время смотрю на мир, не в состоянии ни помочь ему, ни даже закрыть глаза и заткнуть уши, дабы отрешиться от происходящего.
Люди перевозят меня с места на место, выставляют в музеях, измеряют, изучают, восторгаются совершенством линий и пропорций. Не спорю, комплименты слушать приятно. Было. первые сколько-то там лет. Потом надоело. А после начало злить. Теперь я буквально закипаю от еле сдерживаемого гнева! Честное слово, так бы и взорвалась!..
Не будь я камнем.
Статуей.
Долбаным произведением искусства.
Отец. Я часто вспоминаю его. Сильные руки, обнимающие меня за плечи. Как он гладил непокорную дочь по голове, вместо того, чтобы ругать за очередное своеволие. Высокий, сильный телом и духом, он никогда не выпячивал своей мощи, не кичился ею. Старался быть как все.
Да только трудновато это для Майя. В кузнице, на охоте или в гуще сражения он был прекрасен. Вечно юный ангел смерти. Мы не раз вместе попадали в передряги, и отец всегда исправно прикрывал мне спину, но не защищал, как наседка перепуганного цыплёнка.
Увидев копну его каштановых волос и огромные чёрные глаза, женщины уже не могли их забыть. Странно, но он никогда не рассказывал мне о моей матери. Человек она или Перворожденная? За долгие века счастливой жизни в Аст Ахэ я так ничегошеньки и не узнала. «Гортхауэр надёжно хранит свои секреты…» — говорили Тёмные эльфы. Но не от родной же дочери?
Однажды — давным-давно — меня купили на аукционе. Не знаю кто. Понятия не имею где. Мне это не интересно. По барабану. Пофигу. Абсолютно. Целиком и полностью. Запаковали в мешок, долго везли по тряской дороге, потом заволокли на крышу здоровенной домины толстого чванливого аристократа. Как бишь его там? Графа Не-Помню-Мне-Плевать. С тех пор я, то смеясь, то впадая в отчаяние, то взрываясь невидимыми людям вспышками злости, то зеленея от апатии, смотрела, как граф-уродец и его не менее противные друзья прохаживаются по крыше дома, восторгаясь окружающими красотами (вид, хвала богам, и правда открывался замечательный), а навосторгавшись, поют хвалу радушию, богатству и художественному вкусу хозяина поместья. Расспрашивали, где-как-за-сколько он отхватил такую прелесть (в смысле, меня). Многие — брррр!!! — щупали, гладили, а некоторые откровенно лапали драгоценную статую (как же хотелось поотрубать сволочам руки!).
А когда очередная графская гулянка заканчивалась, меня на некоторое время оставляли в покое. Люблю вспоминать тихие ночи, свет звёзд и шелест леса далеко внизу. Только иногда вскрикнет птаха, пролетит мимо, хлопая крыльями, будто здороваясь, да отправится дальше по своим птичьим делам. Или завоет, закричит внизу волк, догоняя перепуганного зайца. Люди в тёплом доме вздрагивают, глубже зарываются в мнимую безопасность перин и подушек, иногда — поддавшись минутной паранойе — бегут лишний раз проверить, заперты ли двери и окна. А мне хорошо. Никто не мешает думать, мечтать. Будить зверя воспоминаний.
Да, мой отец был великим магом, непобедимым воином. Но не он был светочем Аст Ахэ. Не он вёл нас к истине, к совершенству. Гортхауэр был просто первейшим, лучшим, самым талантливым учеником Крылатого.
Мелькор. Где ты теперь? Что с тобой?
Тюрьма за Гранью.
В обожжённых глазницах запеклась чистая-чистая кровь.
Твои прекрасные глаза больше не увидят света, цвета, движения. Ветерок так же шевелит листву вековых деревьев в лесах Старого мира… На полянах так же пасутся олени, а хитрые серые волки подстерегают добычу. И только ты ввергнут в непроницаемую чернильно-чёрную пустоту.
Плакать нет больше сил.
Я любила тебя.
Думала, ты будешь бороться.
И победишь.
Зачем? Зачем, зачем, зачем???!!!
Зачем ты принёс себя в жертву?! Ради кого? Эльфов? Они давно превратились в бледное подобие себя прежних. Отдали мир — твой мир, Арту, политую твоей кровью и потом — на разграбление младшим братьям. Людям. И последние воспользовались даром на полную катушку. Развернули бурную деятельность: заводы, машины, города, джинсы и дешёвое пастеризованное пиво, макдональдсы и шаурма. Вот на чём держится их так называемая цивилизация — огромная дурно пахнущая опухоль на теле Арты. Они убивают твоё детище, слышишь?! Рубят сук, на котором сидят! Как дети малые, ломают всё в неуклюжей попытке познать истинную суть вещей. И никто — никто! — их не останавливает. И Валар, и Майяр, и Перворожденные, кажется, наслаждаются, наблюдая длинный-длинный спектакль. А может, эта развесёлая компания давно обсуждает сценарий апокалипсиса? Может, Айнур уже приспичило спеть Вторую Песнь?