Вздохнул, привстал, стараясь не упасть, обошел гроб, сел рядом с ней. Накинул на нее полу дождевика, обнял ее за топорщившиеся плечи.
— Что вы?! — испуганно сказала она, повела плечами, стараясь освободиться от моей руки, потом затихла, плечи ее постепенно обмякли.
Так мы с ней и ехали до больницы. Вплотную к дороге стоял глухой и угрюмый лес, шел проливной дождь, трудно даже было представить себе, что человек сумеет когда-нибудь оживить этот вековечный заглохший мир!.. Алла Викторовна не сказала больше ни слова, но прижималась уже плечом к моей груди доверчиво и по-детски спокойно.
Строительная площадка химкомбината раскинулась на добрый десяток километров в длину по ветке железной дороги, плавной дугой огибавшей большое таежное озеро. Проектировщики, видимо, посчитали, что выгоднее транспортировать из тайги готовую продукцию, чем необходимый для нее лес. Производительность комбината планировалась огромной, основной вид продукции — бумага. Строительство шло уже второй год, кроме высившихся там и тут кирпичных коробок будущих цехов, обставленных тонконогими кранами, на берегу озера был и поселок строителей. Ровными рядами стояли пятиэтажные дома, в них после пуска комбината должны были жить его рабочие. Выделялись большие здания клуба, больницы, кинотеатра. После нашей речной обстановки особенно бросались в глаза многолюдье, обилие машин, совсем городские дома и улицы. Каждый раз, оказываясь на строительстве комбината после двадцатикилометрового пути по тайге, я с радостью чувствовал, что попал в сегодняшний день.
Молоденький шофер сначала подогнал самосвал к больнице, помог снять гроб, внести его в больницу, поставить на длинный стол в подвале. Сказал, что сбросит песок на восьмом участке, снова заедет за нами, возвращаясь на причал.
Пожилая санитарка, — здесь, на строительстве, странно было видеть человека старше сорока лет, — провела нас троих в одну из комнат подвала.
Игнат лежал на белом топчане, тело его было закрыто простыней.
— Нет… Не могу!.. — услышал я у себя за спиной хриплый голос Кати.
Алла Викторовна, пошатываясь, обхватив Катю за талию, уводила ее из комнаты. Ноги у Кати заплетались…
Я взял с пола рюкзак с вещами Игната, достал их, разложил аккуратно на соседнем топчане. Только после этого снял простыню с Игната. Он был совсем голым, от груди до живота тянулся свежий рубец… Постоял над ним, удерживая колотившееся сердце, стал одевать Игната. На длинных стройных ногах его пониже колен, — одинаково на обеих, — виднелись старые, поперечные рубцы. Я хорошо помнил их происхождение.
…Катя тогда только что пришла к нам на кран, закончив курсы крановщиков в порту. Быстро уставала, сидя за рычагами. Нервничала и потому ошибалась чаще, даже плакала. Не только всем нашим, но и мне самому казалось временами, что работа крановщика — не по силам Кате, надо ей искать работу полегче. И только один Игнат терпеливо и настойчиво продолжал постоянно помогать ей.
И вот однажды Катя чрезмерно резко сбросила на землю десятитонный пакет бревен: грузовой трос, отпрыгнув, соскочил с концевого блока стрелы. Надо было подняться на тридцатиметровую стрелу, по узенькому трапу добраться до конца ее, снова завести трос в канавку блока. Команда собралась на кране. Катя плакала от усталости и страха. Игнат, не раздумывая, полез вместо нее на стрелу. И когда возвращался уже вниз, Катя, не утерпев, снова начала работать. Я успел только заметить, как странно вдруг переломилось тело Игната, бессильно припавшего к трапу стрелы.
Протянув к рычагу руку через голову Кати, я выбросил пар, полез на стрелу.
— Ноги мне грузовой трос погладил… — с трудом выговорил Игнат, пытаясь улыбнуться побелевшими губами; на обеих его брючинах проступали пятна крови.
Я помог Игнату спуститься на кран, задрал брючины; стальной трос, туго сжавшись, сильно ободрал обе его икры.
— Игнаша теперь — в больницу на пару неделек, а бюллетень, Соколова, за твой счет ему на хобот! — сказал Енин.
Достав из аптечки все необходимое, я промыл ноги Игната, забинтовал.
— Таким фифочкам надо в детсаду кантоваться! — фыркнула Санька, глядя на Катю.
Но и после этого отношение Игната к Кате не изменилось. В больницу он не пошел, продолжал работать. И как-то через месяц или два, работая в ночь, я увидел их силуэты: Игнат и Катя, тесно прижавшись, сидели на корме понтона…
Эх, Игнат, дружище!..
Надел на него белую рубашку, дорогой костюм, аккуратно повязал галстук. Костюм мы покупали вместе: Игнат сказал тогда, что всего второй раз в жизни делает такую покупку…