Двери нашего кубрика были открыты; в коридоре вдруг остановился Кузьмин, не решаясь войти.
— Входите-входите, — пригласил я его и встал.
Он проговорил негромко и просто:
— Оказался тут поблизости и не удержался, знал, что вы соберетесь.
— Виктор Трофимыч Кузьмин, — представил я его, стал так же по очереди называть каждого, с кем он здоровался за руку.
Кое-кто, наверно, знал, что Кузьмин — следователь, но все вели себя точно так же, как и до его прихода.
Потом в дверях появилась Алла Викторовна, выговорила смущенно, но четко:
— Прошу к столу!
Все поднялись, пошли в общий кубрик. Я вышел на палубу, встретился глазами с Мирошниковым, стоявшим на кромке берега, махнул ему рукой. А когда он спустился ко мне, сказал:
— Пусть кран минуты две-три постоит.
Он кивнул.
На повороте крана также встретился глазами с Ениным, махнул рукой вниз. Он резко остановил кран, высунулся ко мне в окно кабины.
— Идите с Мишей, помянем Игната, — сказал я.
На кромке берега тотчас загудел самосвал, но Мирошников, замахав руками, крикнул, что кран сейчас будет снова работать.
Длинный стол в нашем общем кубрике был покрыт белой бумажной скатертью. На ней стояли в ряд глубокие и маленькие тарелки, даже чайные блюдца, чтобы хватило на всех. Вилок тоже было маловато, поэтому рядом с некоторыми тарелками лежали ложки, суповые и чайные. Прямо на скатерти лежал аккуратно нарезанный ломтями хлеб, стояли две бутылки красного вина, в трех бутылках из-под молока был налит разведенный спирт.
Клубы пара поднимались от большой кастрюли с отварной картошкой. Стояли открытые консервные банки, лежали несколько огурцов, порезанных на дольки…
Члены нашей команды сели на свои обычные места, поэтому я оказался во главе стола. На кране было непривычно тихо, только за стенами по-прежнему ровно шумел дождь…
Мужчины разлили себе разведенный спирт, женщинам — красное вино. Тетя Нюра и Санька раскладывали по тарелкам и блюдцам клубни картошки, куски сосисочного фарша, ломтики огурца.
Все сидели за столом, не разговаривая и не двигаясь. Я поглядел на Аллу Викторовну, она кивнула мне. Встал, поднял стакан, вспомнил…
Около месяца назад мы сидели в этом же кубрике, праздновали день рождения Игната, и тогда я первым поднялся, чтобы поздравить его. А он, поблагодарив всех, в конце вдруг сказал:
— Если вдуматься, не очень удачно сложилась моя жизнь… — Вздохнул, поглядел на меня. — Завидовал я ребятам, у которых есть отцы-матери. Но среди вас я — как в родной семье!..
Я молчал, а все тихо и неподвижно сидели за столом. И я заговорил:
— Умер человек, который был настоящим товарищем всем, с кем он работал и жил. Давайте всегда помнить его заботливое отношение ко всем нам!.. Если мы в своей жизни и делах будем равняться на Игната Прохорова, и в большом, и в повседневном, тогда он не умер, просто его нет сейчас за столом с нами!
Катя не плакала, но и не глядела на меня.
Выпили, стали закусывать… Потом Енин и Пирогов поднялись, осторожно, стараясь никого не потревожить, ушли работать.
Мужчины закурили… Петухов вдруг сказал негромко:
— Подивил меня как-то Игнат… — потер большой ладонью свою гладко выбритую голову. — С получки зашли в столовую, выпили, закусили. А тут учительница привела целый класс малышей. Ходили, наверно, куда-нибудь на экскурсию, проголодались. Сидят за столами, как галчата, ноги до пола не достают. Игнат вдруг подошел к буфету, купил большой кулек конфет, раздарил им… — Петр Петрович чуть улыбнулся: — Детки, конечно, обрадовались, а учительница рассердилась: аппетит, дескать, пропадет у них!
Мы молчали.
Катя подняла голову, поглядела на Петухова, кивнула ему, но улыбнуться не смогла…
Опять стало тихо. Слышалось только, как работал кран, да так же ровно и глухо шумел дождь.
— У Игната было чему поучиться, — выговорил Тихон Сотников. — Но что уж я от него перенял… насовсем, так это — крепко держать слово!
Игнат был такой! Все это знали.
— Алла Викторовна? — быстро спросил механик катера Захар Сидорович Комлев, ожидающе глядя на Рабацкую своими разноцветными глазами: левый у него был голубым, а правый — карим.
Она поняла, кивнула. Наш пятидесятисильный катер не брал больше четырех пассажиров, пора было развозить людей по кранам.