— Нам где бы ни работать, лишь бы не работать. Покалечила война меня, ну, вроде как без ноги я остался…
— Так ведь столько лет прошло…
— А ты видел, чтобы оторванная нога заново отросла?
Смоликов не женат, живет один, у него комната в городе. И никому из нас о его личной жизни толком ничего не известно. Только раз в году, после окончания навигации, у него обязательно случался двухнедельный, а то и месячный запой. В остальное время он к вину не притрагивался, даже на поминках Игната не выпил ни капли.
— А не пробовал… ну, как-нибудь выбраться из этого состояния?
— Почему не пробовал? Был случай, женился даже. В другом городе это было, на юге…
Этого я не знал… Да и никто из нас.
— Дети, наверно?
— Какие там дети?! Пустил бы по миру… Ребенка ведь на ноги поставить надо.
— Женщина, если она любит…
— Женщина тоже человек, ее уважать надо, а не мучить.
— Семья — это двое, как один…
— Она плакала, любила, пришлось мне сюда на край света уехать. И сейчас иногда пишет… Не могла у нас быть такая семья, когда двое — как один. Из-за меня не могла.
Я глядел на него… Неожиданно у меня выговорилось:
— Не думал я, что у тебя, Иван Иваныч, так… сложно и тяжело, прости!..
— И ты не обижайся: молод еще… Вот поживи с мое.
Я загасил сигарету.
— А что тебя, Иван Иваныч, в войну особенно… покалечило?
— А точно и не знаю… — он тоже тщательно погасил окурок. — Самое удивительное — даже ни разу не был я по-настоящему ранен, так, пустяки… Только ведь, знаешь, когда все время живешь под страхом и душишь его непрерывно в себе… Ты не верь, что есть люди, которым страх неведом, его только автоматы не знают! Ну, идешь через линию фронта, потом берешь «языка», возвращаешься с ним… Когда передохнешь пару деньков, а когда и по-новой сразу назад. Три месяца как-то просидел с рацией в бункере. Это — самое тяжелое, пожалуй, было. Это, брат, смертная тоска, сам себя покусать готов! «Морген, морген, нур нихт хойте, — заген алле фауле лейте». Перевести?
— Завтра, завтра, только не сегодня, говорят все ленивые люди. Так? — спросил я.
Он кивнул:
— Дословно… Следователь Кузьмин, конечно, будет вести расследование, но у него ведь не один Игнат, работенки Кузьмину хватает, народишко здесь разный… Да и хотелось бы своими руками поговорить с теми, кто Игната убил!.. Не кривись, я не ребенок, давно догадался. Да и видел кое-что… Крановый прожектор помог. Развернул я кран, чтобы ваше купание осветить, и увидел, что ты не топишь, а спасаешь Игната.
— Но ведь я мог спасать его, до этого столкнув с трапа?
— Я сам спускал лодку с понтона, видел, что трап свисает, кто-то отдал одну оттяжку. А потом проверил, на месте он стоит, только растяжка обычным узлом затянута.
— После поправили на морской?
— И это видел.
— Чего ж молчал? А я следователю Кузьмину сказал.
— А еще кому?
— Больше никому.
— Почему ты думаешь, что я Кузьмину об этом не сказал?..
Я затянулся, привычно-автоматически прислушиваясь к работе крана, спросил Смоликова:
— А не видал кого подозрительного около трапа на берегу?
— Позавчера крутился какой-то худощавый, когда ты к Мирошникову уходил.
— Мужчина?
— По движениям — баба или девушка, фигурой похожая на мужчину.
— Как же бабе одной трап поднять, поставить его снова на место?
— Бабы тоже разной силы бывают…
Я встал, начал одеваться. Уже в дверях я приостановился, обернулся к нему, спросил:
— Ты говорил, что своими руками хотел бы напоследок поговорить с теми, кто Игната убрал?
— От хотения до делания — дистанция огромного размера. И вообще этого разговора у нас с тобой не было!
— Забыли!
Я зашел на кран. Енин с Пироговым работали, к дневной смене баржа будет готова, как и положено по графику.
Когда снова вернулся в каюту и уже раздевался, вдруг увидел на кухне Катю. Она сидела на табурете, сжавшись сиротливым комочком. Почувствовала, что в дверях кто-то есть, подняла голову, посмотрела на меня ненавидяще.
— Может, на другой кран хочешь перевестись? — неожиданно для себя, шепотом спросил я.
Лицо ее из горестно-потерянного постепенно стало удивленно-растерянным. Однако она сказала раздельно и четко:
— Не думай, что тебе удастся избавиться от меня таким путем.
— Катя, я ведь люблю тебя.
Она не ответила.
7
На следующее утро, работая вместе со мной на кране, Санька вдруг сказала мне совсем по-взрослому:
— Странно вы, мужчины, устроены…