— А вам как удобнее будет? — просто и тихо спросил Кузьмин.
— Енин и Пирогов, — я кивнул на Сашку с Мишей, — работают уже вторую смену. Лучше бы сейчас нам с Ивановой сменить их.
Все тревожно молчали. Кузьмин поглядел на Енина с Пироговым, потом на Саньку, обернулся ко мне:
— Хорошо. Тогда мы с доктором Козыревым сначала произведем осмотр тела Прохорова, потом я побеседую с членами вашей команды, а потом поговорю с вами, Сергей Сергеевич, и с Александрой Ивановной Ивановой. С Павлом Петровичем Мирошниковым я уже разговаривал, еще кое с кем из работников причала, с шоферами. Вот только с командой той баржи, которую вы разгружали в вечернюю смену, поговорить мне не удалось.
— Она через сутки вернется к причалу.
Он кивнул мне, спросил так же ровно:
— Где вы меня устроите?.. И все документы, относящиеся к работе крана, попрошу.
— Можете в женском кубрике, он сейчас свободен.
— Хорошо.
— Покажи все наши документы, — сказал я Енину, глянул на Саньку: — Пошли.
С опаской поглядывая на Кузьмина, она быстро пошла на кран. На берегу теперь уже гудели три самосвала.
— Поел бы, Серега! — вздохнула тетя Нюра.
— Спасибо, еще не нагулял аппетита, — и я пошел на кран.
Несколько первых циклов пришлось сделать быстрее обычного, чтобы загрузить песком ожидавшие самосвалы. Потом я вошел в нормальный ритм работы, закурил. В первый же коротенький перерыв, когда машина и лебедка были выключены, Санька успела сказать мне:
— И чего я так милиции боюсь? Даже будто сама сразу виноватой оказываюсь!.. — Вздохнула задумчиво: — Или уж потому, что без родителей выросла, в детдоме?
Я работал, а Санька часто теперь уходила с крана. Давление пара и уровень воды в котле были нормальными, и я поэтому ничего не говорил ей.
А она так же в короткие перерывы сообщала мне, что Кузьмин с Козыревым осмотрели Игната, написали какую-то бумагу. Потом Кузьмин опросил Енина с Пироговым, те спали, когда Игнат сорвался с трапа, ничего не видели.
Ничего не могли сказать Кузьмину и Смоликов, и тетя Нюра. Катя пока спала.
На кране появился Смоликов, сонное лицо его было равнодушно-спокойным, но сказал он Саньке деловито и быстро:
— Твоя очередь, голубица. Зовут следователя Виктор Трофимыч. Говори ему все, как было, и только то, что видела сама. Отвечай коротко, помни, что он записывает каждое твое слово, не фантазируй.
Санька испуганно глядела на меня, я улыбнулся ей:
— Иди, иди, так и действуй.
Она медленно, оглядываясь на меня, пошла с крана. Я начал работать. Смоликов шуровал в топке, подбросил угля, качнул воды в котел. В считанные секунды, когда на кране стало тихо, — я травил раскрытый грейфер, — он сказал мне:
— По всему получается, Серега, что Игнат просто сорвался…
Я обернулся, поглядел на него. Лицо его было равнодушно-неподвижным, но я-то знал, что Смоликов все видит и замечает. На миг даже мне показалось, что он помнит, как я, только очнувшись, расспрашивал его о трапе… Поэтому я сказал:
— Игнат — человек опытный, сильный и ловкий. Да и выспался он перед сменой нормально… С другой стороны — и на арбузной корке можно поскользнуться.
В лице Смоликова решительно ничего не изменилось. Но смотрел он на меня дольше обычного, потом все-таки кивнул согласно. Я дал пар в машину и впервые с удивлением и растерянностью понял, что ведь и обо мне самом можно думать, что угодно… Все знают, что я люблю Катю, а она любила Игната. Кузьмин застал меня с ней.
Правда, в тот момент, когда с Игнатом случилась беда, я находился вместе со Смоликовым и Санькой на кране… Нет, ведь я первым ушел с крана, а Санька со Смоликовым остались. И никто не знает, что Игнат сорвался с трапа, когда я еще брал с баржи последний грейфер песка. Можно вполне предположить, что я первым ушел с крана, встретил Игната, сбросил его в воду, потом прыгнул за ним сам, имитируя его спасение, а на самом деле…
Продолжал машинально работать. Брал песок с баржи, грузил его в кузов очередного самосвала, начинал весь цикл сначала…
Что за человек Кузьмин? Проще всего ему, конечно, закрыть дело, возложив вину на самого Игната. Да если я сам не скажу, что было с трапом, ничего другого, видимо, Кузьмину и не останется. Но ведь не сказать-то этого я не могу!
3
Наступал обычный северный осенний день. Погасли гирлянды лампочек на барже — шкипер берег аккумулятор, потом береговые прожекторы, и Смоликов тотчас вырубил свет на кране. Дождь продолжался, не усиливаясь и не ослабевая, как вчера и неделю назад. Небо казалось особенно низким, тяжелым… Точно застиранное пуховое одеяло, придавило оно далекий, плохо различимый противоположный берег, неуютный и безлюдный. Ветер стих, глухая и вязкая тишина, — только выключишь на миг лебедку и машину крана, — заполняла, казалось, весь мир. В такую минуту пришла Санька: