А ещё очень хотелось, чтобы хотя бы эта маленькая частичка меня всегда была с ним рядом.
Я очень быстро и неожиданно легко смирилась, что никогда не смогу забыть этого человека. И дело было не в моей проклятой физиологии, и даже не в ребёнке; в нём самом. Зуев был слишком... всё слишком. Слишком сильный, слишком необычный, слишком настоящий и слишком яркий как личность. Со всем его цинизмом, расчётливым профессионализмом, непредсказуемостью, с этими постоянными насмешками и железной волей, он был самым удивительным из всех разумных существ, кого мне доводилось встречать.
А ещё из памяти никак не желали уходить его прикосновения, объятья и поцелуи. И глаза. И улыбка... Дырку надо мной в небе, как же хороша была его улыбка! Я отдавала себе отчёт в безнадёжности всех этих мечтаний и в том, что теперь это -- дела прошедшие. Но забыть не могла. Рунары, как правило, однолюбы, и этот землянин ненароком прихватил моё сердце с собой. Кажется, в тот самый момент, когда неожиданно поцеловал меня на прощание. Глупое, глупое женское сердце, радостно прикипевшее к почти незнакомому человеку...
Впрочем, на фоне перспективы расставания с моим малышом остальные печали и проблемы попросту меркли.
Но я сумела. Переступить через себя, оставить Яра на попечение монахинь и улететь домой.
Дома меня встретили с радостью, удивлением и некоторым недоверием: из моей группы никто больше не вернулся, со всеми ними была потеряна связь, и судьба их не вызывала сомнений. Своему командиру я рассказала всё прямо и честно; и то, что поведал мне Зуев, и то, что произошло со мной, включая Зов иллурцев и оставленного ребёнка. Умолчала только о внезапно случившейся влюблённости, но до неё Ируну-Шаан не было никакого дела.
Совсем всё я рассказала только отцу, единственному родному мне существу в этой галактике. Мама умерла родами, когда мне было всего пять лет, и мой братик умер вместе с ней, не успев появиться на свет. А папа... папа тоже был однолюбом. Он понял меня лучше, чем мог бы кто-либо, и не осуждал. Впрочем, у нас никогда не осуждают чьи-то искренние чувства.
Долгое время прожив среди людей, привыкнув к ним и их морали, а теперь окунувшись в привычные с детства, но подзабытые реалии, я, кажется, окончательно поняла разницу между нами. И причину, по которой у нас не было никаких шансов в противостоянии с ними на поле разведки.
По сравнению с ними мы действительно были... зверушками. Не в пренебрежительно-уничижительном смысле, а в прямом, поведенческом. Мы гораздо ближе к животным, чем они. Они легко врут, легко и невероятно правдоподобно изображают любые эмоции, они сдержанней, логичней и рассудительней. А мы -- легко и с удовольствием поддаёмся чувствам, сиюминутным порывам, гораздо эмоциональней и открытей. Я на фоне среднестатистического рунарца -- образец сдержанности, рассудительности и хладнокровия.
Не знаю, что бы со мной было, если бы не поддержка и забота отца. Я плакала, рвалась куда-то бежать, страшно скучала и не могла спать. А он, временно оставив ради меня работу, неотлучно был рядом, утешал, уговаривал, тенью ходил за мной, особенно первые пару дней. Ночью сидел рядом, и тихо мурлыкал колыбельную, под которую я засыпала в детстве. Я опять плакала, забывалась нервным обрывочным сном, вскидывалась -- и опять находила его возле себя.
Через пару шагов я не то чтобы успокоилась, но немного пообвыклась и пришла в себя, так что отец смог выйти на работу. Настойчивая, упрямая боль остервенело грызла меня изнутри, но с ней тоже оказалось возможным смириться и терпеть. Правда, назвать это жизнью я бы не смогла; но, по крайней мере, я была вполне адекватна и способна контактировать с внешним миром без проблем как для него, так и для себя. И позволила себе надежду, что я когда-нибудь сумею побороть и это. Хотя всерьёз поверить в такой исход не могла.
Ещё за это время я пришла к очень важному выводу: чтобы не сойти с ума и не захлебнуться в этом море однообразной и безнадёжной тоски, мне нужно было на что-то отвлечься, занять себя каким-нибудь делом. Желательно -- муторным, нервным, трудным, отнимающим все силы и время, и не оставляющим времени думать о собственных проблемах.
День ушёл на поиски, раздумья и совещание с отцом, ещё день -- на оформление трудоустройства, а к концу третьего шага на родной планете я вышла на новую работу. Младшим помощником в исследовательский комплекс, в котором работал отец.
Наверное, с моей квалификацией и способностями я могла найти другую работу, и вариантов имелась бы масса, но на данном этапе избранный путь полностью меня устраивал. Мне почти не надо было думать, зато нужно было очень много работать физически: убирать за лабораторными животными, помогать готовить какие-то образцы и смеси (обычно на уровне принеси-подай), убирать лаборатории, служить дополнительной парой рук в экспериментах. Работы было много, и я действительно приползала в наш с отцом жилой блок чуть живой от усталости. Зато сразу же, затолкав в себя какую-то еду, укладывалась спать и забывалась тяжёлым сном без сновидений. И уже одного этого было достаточно, чтобы проникнуться к месту службы благодарностью.
Я не следила за временем и не брала выходных, но с момента моего возвращения домой прошло около круга, или даже больше, когда за ранним завтраком ко мне вдруг присоединился отец. Он обычно имел привычку вставать значительно позже, так что я на всякий случай встревожилась.
- Что-то случилось? - уточнила я.
- Случилось, - кивнул он, рассеянно дёрнув ухом. - Только никак не могу понять, хорошее или плохое. Я же, собственно, и подорвался так рано, чтобы тебя перехватить. В нашем космическом пространстве прошедшей ночью объявился корабль Земной Федерации.
На этих словах я вздрогнула и вскинулась, бросив на отца растерянно-вопросительный взгляд. Во мне всколыхнулась безумная, отчаянная надежда, что, может быть... Но общение с людьми, - и одним конкретным человеком, - не прошло даром. Мне удалось задавить это ощущение в зародыше. Бесплодные надежды -- это слишком больно, и я не готова была принять на себя ещё и эту тяжесть.
- И что хотели? - всё-таки дрогнувшим голосом уточнила я.
- Говорить. Предлагали обсудить дипломатические отношения, организовать культурно-научный обмен; много чего предлагали, в общем. Ирун высказал надежду, что сбывается тот благоприятный сценарий, о котором ты говорила, но все всё равно обеспокоены. Сложно поверить, что люди способны оказать безвозмездную помощь без подвоха, а расплачиваться нам с ними в самом деле нечем. Хотя на переговоры согласились, куда деваться. Но попросили присутствовать меня, чтобы оценить, насколько близок к науке этот их обмен. А ещё Ирун просил осторожно у тебя поинтересоваться, не сможешь ли ты поприсутствовать. Всё-таки, ты одна из немногих, кто контактировал с ними лично, и опыт этого контакта у тебя на настоящий момент самый большой. Но если ты откажешься, все поймут; не надо себя мучить, - мягко проговорил он, погладив меня по голове.
- Нет, всё нормально, - я решительно тряхнула головой. - Хотя вряд ли от меня будет много толку, люди слишком скрытные и хорошо умеют врать. Но я попробую. А ты не знаешь, кого конкретно они прислали?
- Он представился, только я забыл, - виновато вскинул брови отец. - У них очень длинные имена, и я так и не понял, как именно они образуются.
- Ты всегда был рассеянным в этом вопросе, - не удержалась от улыбки я.
- А! Кажется, одно из этих слов было "авдев", или что-то вроде этого.
- Авдеев? Александр Сергеевич? - растерянно уточнила я.
- Да, кажется, похоже! - оживился он. - А что, ты его знаешь?
- Он -- довольно известная в Федерации личность, как раз занимается связями с другими государствами, - пояснила я. - Но лично его видеть не доводилось. Когда и куда нам надо прибыть?
- Кимир-Нариш решил принять их в Зале Первых; и я согласен, это лучшее из возможных решений.