Когда Пиа обедала с папой, дон Диего долго и громко спорил по телефону с кем-то из куриальных чиновников. Ему сообщили о желании папы посетить различные районы Рима, а он наотрез отказывался даже рассматривать такую возможность. Лучани прервал свою беседу с Пиа и обернулся к секретарю.
— Дон Диего, скажите ему, что это должно быть сделано. Передайте, что таково приказание папы.
Лоренци передал собеседнику указание папы, и в ответ снова услышал отказ. Секретарь повернулся к папе.
— Они говорят, что этого нельзя сделать, ваше святейшество, потому что ничего подобного раньше не делали.
Пиа сидела, с огромным интересом наблюдая за происходящей у нее на глазах партией в ватиканский теннис. Наконец Лучани извинился перед племянницей за прерванный разговор и сказал секретарю, что даст поручение Вийо. Улыбнувшись Пиа, папа заметил:
— Если Римская курия согласится, то твой дядя надеется до Рождества посетить Ливан.
Он много говорил о неспокойной стране и своем желании содействовать примирению, пока не взорвалась пороховая бочка. После обеда, перед уходом Пиа, Лучани настоял на том, чтобы передать ей медаль, которую ему подарила мать президента Мексики. Через несколько дней, 15 сентября, папа пригласил на ужин своего брата Эдоардо. Судьбе было угодно, чтобы эти две семейные встречи оказались последними в жизни Альбино Лучани.
Понтификат Иоанна-Павла I отсчитывал дни, а пропасть между папой и профессиональными ватиканскими бюрократами только увеличивалась, в прямой пропорции от того, насколько теснее становились узы между новым папой и широкими массами. Замешательство среди профессионалов вполне поддавалось пониманию.
Увидев в роли папы кардинала, не принадлежащего к курии и не имевшего известности на международной арене, эксперты пришли к заключению, что перед ними иной папа, первый из нового вида, избранный специально для того, чтобы добиться ослабления папской власти, преуменьшить роль папы в управлении церковью. Мало кто сомневался, что и сам Лучани рассматривал свое призвание в таком же ключе. Но главная проблема в подобном умалении роли папской власти и влияния заключалась в человеке, избранном понтификом. Сама личность Альбино Лучани, его интеллект и духовный дар, означали, что широкие массы по праву придавали новому папе и его словам большую значимость. В общественном мнении отчетливо проявлялись устремления к расширению роли папы, что было полной противоположностью тому, на что рассчитывали кардиналы. Чем большее самоотречение выказывал Лучани, тем выше он поднимался в глазах верующих.
Многие, знавшие Лучани лишь по его работе в Венеции, были поражены такими глубокими, по их мнению, переменами в бывшем венецианском патриархе. Но в Витторио-Венето, Беллуно и Канале никто не удивлялся. Это и был настоящий Лучани: простота, чувство юмора, особое внимание основам, катехизический подход — вот неотъемлемые черты этого человека.
26 сентября Лучани смог с удовлетворением подвести итоги первого месяца нового понтификата. Это был месяц, придавший церкви огромный импульс и оказавший на нее огромное влияние. Начатые папой расследования коррупции и бесчестного поведения внушили сильный страх виновникам этих преступлений. Его нетерпимость к помпезности и самомнению, столь свойственным курии, вызывала возмущение в Ватикане. Вновь и вновь он отказывался от заранее сочиненных для него в официальных кабинетах речей, во всеуслышание выражая недовольство: «Нет, это слишком куриально!» или «Тут чересчур много елея».
Застенографированные речи и устные выступления папы Иоанна-Павла I потом редко передавали по Ватиканскому радио, почти не печатались в «Оссерваторе Романо», однако их жадно слушали широкая публика и журналисты множества СМИ. Позаимствовав фразу у святого Григория, папа заметил по поводу своего избрания: «Император пожелал, чтобы обезьянка сделалась львом». От таких слов губы многих в Ватикане недовольно поджимались, а у простых людей растягивались в улыбке. Эта «обезьянка» в первый же месяц своего понтификата обращалась к ним и на латыни, и на итальянском, и на французском, и на английском, и на немецком, и на испанском. Как мог бы сказать Уинстон Черчилль, это была «та еще обезьянка».
Во время личной аудиенции с Витторе Бранка, состоявшейся 7 сентября в 8:00, брови куриальных кардиналов поползли даже выше обычного. В ответ на озабоченность своего друга Бранка тем бременем ответственности, что легла на плечи Лучани, папа сказал:
Да, несомненно, я слишком мал и незначителен для столь великих дел. Я лишь могу вновь и вновь повторять истину слова Божьего, призывать следовать Евангелию, как я делал в маленькой церкви у себя на родине. В сущности, в этом нуждаются все люди, и я прежде всего — хранитель душ. Вся разница между мною и приходским священником в Канале только в числе прихожан, а миссия у нас одна и та же — помнить Христа и Его заветы.