В полдень новый папа показался на центральном балконе собора Святого Петра. Площадь внизу заполнила плотная толпа, насчитывающая около 200 тысяч человек. Миллионы во всем мире прильнули к телевизорам, глядя, как шире становится улыбка Лучани в ответ на оглушительные аплодисменты. Он вышел, чтобы прочитать «Ангелус», но перед тем, как вознести полуденную молитву, он решил дать возможность своим слушателям одним глазком заглянуть под покров тайны, окружающей конклав. Когда радостные аплодисменты и приветственные крики смолкли, он нарушил сразу же два правила, установленных папами: граничащую с паранойей абсолютную секретность в отношении всего, что касалось конклавов, на чем настаивал Павел VI; и использование царственного «мы», посредством которого на протяжении почти двух тысячелетий демонстрировалось папские государственно-территориальные притязания. Иоанн-Павел I улыбнулся собравшейся толпе и заговорил:
— Вчера, — произнеся это слово, он едва заметно пожал плечами, словно бы хотел сказать: «Вчера со мной на конклаве случилась занятная история». Толпа взорвалась смехом. Лучани весело засмеялся вместе с нею, а потом начал снова:
— Вчера утром я отправился в Сикстинскую капеллу, чтобы отдать свой голос за нового папу. Я и представить себе не мог, что там случится. Как только мне начала угрожать опасность, двое сидевших рядом коллег прошептали мне несколько слов, стремясь поддержать меня.
Просто и без намека на напыщенность, он повторил сказанное ему Виллебрандсом и Риберио. Новый папа рассказал, почему он избрал себе такое необычное имя.
Я размышлял примерно так. Папа Иоанн XXIII захотел сам посвятить меня в сан в соборе Святого Петра. Потом, хотя и незаслуженно, я стал его преемником в кафедральном соборе Святого Марка, в той Венеции, которая по-прежнему полна духом папы Иоанна XXIII. Его помнят гондольеры, сестры-монахини, одним словом — все. С другой стороны, папа Павел VI не только сделал меня кардиналом, но за несколько месяцев до того, на широком пешеходном мосту на площади Сан-Марко, он заставил меня покраснеть до корней волос перед двадцатью тысячами людей, потому что он снял с себя омофор и возложил его мне на плечи. Никогда в жизни я так не краснел. Кроме того, за пятнадцать лет своего понтификата этот папа не только мне, но и всему миру продемонстрировал, как сильно он любит церковь, как служит ей, как трудится ради нее, и сколько претерпел ради этой церкви Христовой. И потому я взял себе имя Иоанн-Павел.
Будьте уверены в одном. Пусть я не обладаю ни мудростью сердца папы Иоанна XXIII, ни образованием и культурой папы Павла VI, тем не менее я буду стремиться всеми силами служить Церкви и надеюсь, что вы поможете мне своими молитвами.
Этими простыми, всем понятными словами, за которыми последовали «Ангелус» и благословение нового папы, Иоанн-Павел I провозгласил наступление нового мира. И тот сердечный, восторженный отклик собравшихся на римской площади людей в точности отражал чувства всех, кто внимал ему в мире.
Ватиканские обозреватели ломали себе головы, выискивая в том, какое имя взял себе новый папа, намеки на политику грядущего понтификата. Кто он, новый папа, — Иоанн или Павел? Одним из тех, кому задавали этот вопрос, был кардинал Сюененс: «Он по-своему будет и тем, и другим. Своей манерой держаться он больше напоминает Иоанна XXIII, но это все равно что смешивать кислород и водород — вы получите воду. Так два различных химических элемента порождают третье вещество».
Выбранные Лучани имена намекали на преемственность, но фактически в тронное имя он включил и слово «Первый»; подобное уточнение считали условностью и никогда к нему не прибегали, пока не появлялся второй носитель такого же имени, и упоминание этого новым папой кое о чем говорило ватиканским экспертам. То, с чем предстояло столкнуться им и всей остальной церкви, не имело отношения к непосредственным предшественникам нового папы. Иоанн-Павел I был личностью уникальной.
В первый день своего понтификата папа не стал растолковывать внимавшему его речам миру, как именно он собирается воплощать в реальность свою мечту о бедной церкви, но в последующие часы приступил к действиям, имевшим важнейшее значение для осуществления его планов.
Вечером воскресенья 27 августа 1978 года Лучани обедал с кардиналом Жаном Вийо и попросил его, по крайней мере какое-то время, продолжать исполнять обязанности государственного секретаря. Вийо согласился. Новый папа также вновь утвердил в своих должностях кардиналов, возглавлявших различные институты Римской курии. Поскольку он отправлялся на конклав, и в мыслях не имея, что станет римским папой, то было бы в высшей степени странно, если бы он появился сразу же после конклава с готовым списком новых членов ватиканского кабинета.
Респектабельный итальянский еженедельник «Мондо», занимающий ведущие позиции среди изданий об экономике, 31 августа обратился к Альбино Лучани с пространным открытым письмом. Обращение призывало папу восстановить «порядок и нравственность» в финансовой деятельности Ватикана, в частности отмечало «биржевые спекуляции в гиблых водах». Письмо, опубликованное под заголовком «Ваше святейшество, правильно ли это?», содержало резкую критику состояния дел в ватиканской финансовой политике. Открытое обращение сопровождалось обширным аналитическим материалом, озаглавленным «Богатства святого Петра».
«Мондо» задавал Альбино Лучани целый ряд насущных вопросов:
Правильно ли, что Ватикан действует на финансовом рынке как спекулянт? Правильно ли, что у Ватикана есть банк, чьи операции содействуют нелегальному перемещению капиталов из Италии в другие страны? Правильно ли, что Ватиканский банк помогает итальянским гражданам уклоняться от уплаты налогов?
Редактор отдела финансов Паоло Панераи подверг критике связи Ватикана с Микеле Синдоной. Свой гнев он обрушил на Луиджи Меннини и Пола Марцинкуса из Ватиканского банка за их связи с «самыми циничными в мире финансовыми дельцами, от Синдоны до боссов банка “Континентал Иллинойс” в Чикаго (через который, как могут рассказать вам советники его святейшества, Римско-католическая церковь распоряжается всеми своими капиталовложениями в США)».
Панераи спрашивал:
Почему церковь допускает вложения средств в компании, как национальные, так и международные, целью у которых одна — прибыль; в компании, которые при необходимости готовы попрать и растоптать человеческие права миллионов бедных, особенно в странах того самого «третьего мира», чьи проблемы так близки сердцу вашего святейшества?
О Марцинкусе же в открытом письме говорилось:
Кстати, это единственный епископ, входящий в совет директоров сугубо светского банка, чье отделение по чистой случайности находится в известнейшем «налоговом раю» капиталистического мира — на Багамах. Мы имеем в виду «Цизелпайн оверсиз бэнк» в Нассау. Мирской закон не видит ничего предосудительного в использовании подобных «райских местечек», и ни одного банкира-мирянина нельзя вызвать в суд, если он прибегнет к такой уловке для получения прибыли (все они так поступают). Но, вероятно, не пристало так поступать по Закону Божьему, которому должно соответствовать всякое деяние церкви. Церковь проповедует равенство, но, как нам кажется, не самым лучшим способом для достижения равенства будет уклонение от налогов, посредством которых, как инструментом, правовое государство стремится добиться того самого равенства.
Официального отклика Ватикана так и не последовало, но внутри ватиканских стен на публикацию реагировали по-разному: те, кто выступал против деятельности Ватиканского банка и Чрезвычайной канцелярии Управления имуществом Святого престола, испытывали удовлетворение, хотя и не демонстрировали его; гнев и возмущение душили тех, кто считал, что единственной проблемой, связанной с ватиканскими финансами и спекуляциями на бирже, является невозможность для них получать еще большие прибыли.