Человек вдохнул острый аромат, исходивший от комка дерна, который он вырвал, пока копал: из него торчали белые тонкие нити корешков, похожие на червей.
Человек вернулся тем же путем, замечая, что по мере того, как он движется, смещаются и контуры ворот.
Он перелез через стену, затем через ворота. Направился к машине. Перевел дух и вытер пот. Завел мотор и нажал на газ. Прибавил скорости. Бульвар был пуст, ни один фонарь не горел. В зеркале заднего вида отразился искристый блеск искусственных огней спортивной площадки Джуриати. Он еще прибавил ходу, и автомобиль въехал в лабиринт темных миланских улиц.
Ишмаэль начал свою работу. Это был первый сигнал. Труп ребенка занял положенное ему место.
МИЛАН
23 МАРТА 2001
03:40
Старик курил «житан». Словно зачарованный разглядывал рисунок на сигаретной бумаге.
Американец следил за ним из окна, но Старик не мог его видеть.
Это уже не та желтоватая «папье маис»,[1] к которой он привык. Был даже фильтр. Серовато-голубой дымок поднимался мягкими, необыкновенно четкими кольцами, и, глядя на них, Старик испытывал еще большее восхищение. Иногда этот прерывистый поток дыма выглядел будто сделанным из гипса, или же казался воплощением какого-то математического уравнения, или духом, чистым духом, — так размышлял Старик. Потом он стряхнул с себя наваждение. Было холодно. В окнах дома, за которым он наблюдал, свет не горел. Неисправная неоновая лампа в подъезде мигала и время от времени гасла, у Старика было ощущение, что он почти слышит потрескивание тока, от которого светится газ в трубке, ему казалось, будто он находится там, под неисправной лампой. Входная дверь из матового алюминия, с облупившейся от времени позолотой, лестница со ступенями из грубого камня, истертого бесчисленными ногами. Он мог разглядеть ковровую дорожку, когда-то красную, а теперь старую, потемневшую и протертую посередине. Чуть дальше, у лифтов, торчал какой-то декоративный цветок. Неизвестно — настоящий ли. Возможно, один из этих, искусственных, пластмассовых, которые годны лишь на то, чтоб собирать пыль, — безжизненных, бесцветных.
Он видел, что до наступления сумерек множество людей входили в подъезд и выходили оттуда. Однако Американец не появлялся. Все говорило о том, что он был уже дома, когда пришел Старик. Достаточно было набраться терпения, закутаться поплотнее в пальто, спасаясь от сырости при помощи «Житан», чтобы дождаться: рано или поздно Американец должен выйти. Другое дело, конечно, если его нет дома. Никто не поручится, что он вернулся в эту квартиру. Сведения были свежими и надежными, однако Американец часто переезжал с места на место. Он всегда был настороже. Неделей раньше, когда он прибыл в Италию, его пытались застрелить в аэропорту. В туалетной комнате. За ним вошли двое. Так обычно и делается, они действовали правильно. Все как надо. Старика с ними не было. Он только руководил операцией. Войдя в мужскую уборную, два агента стали ждать, пока в ней не останется никого, кроме Американца. Они проверили все кабины, заглянув под двери. Ничего не увидели. Подождали еще: может, тот подобрал под себя ноги. И тут они совершили ошибку. Грубейшую ошибку. Они должны были поступить так: один остается в мужском туалете, другой проверяет женский. Они не смогли убедиться в том, что, повернув за угол по направлению к уборным, Американец вошел в мужскую. Они не имели возможности это проверить, опасаясь быть замеченными: нельзя было допускать, чтоб у того появились подозрения. Они поступили верно, но только наполовину. Что касается другой половины, то все пошло решительно не так. Они ждали, ждали, потом стали вышибать двери — и ничего. Тут они осознали свою ошибку. А Американец тем временем исчез, улизнув из женского туалета.
Именно после этого прокола, после того, как спецслужбы потеряли Американца, Старик и решил лично принять участие в операции. Ему дали фотографию, сделанную на всякий случай в момент, когда Американец свернул в коридор по направлению к туалетам в Мальпенсе. Сукин сын! Типичное лицо любителя жвачной резинки. Обычный взгляд, как у всех американцев: пустой, бычий, пресыщенность в глазах, ничего не выражающих, кроме смутного сознания своего превосходства над всеми окружающими. Светло-рыжие волосы неаккуратно закрывали порядочную лысину на затылке. Это американское дерьмо было одето в зеленую непромокаемую ветровку. За собой он вез синтетическую сумку с черной ручкой. Как знать, заметил ли Американец, что его фотографируют. Да, его не убили, но по крайней мере сфотографировали. Это все равно что наполовину убить.