Анит же старший, встревожившись за сына, представил дело так, что на него дурно влияют софисты и еще — Сократ, которого он с давних пор уподоблял софистам, не делая разницы между ниспровергающей все и вся софистикой и стройным, познающим истину учением Сократа.
И, желая убедиться самому, насколько пагубны для молодых сердец беседы и споры софистов, отправился Анит-отец послушать их на месте и наткнулся на Сократа и его учеников, сидевших в полуденный зной в тени базарного портика; и были здесь все старые друзья Сократа, а из новых — Аполлодор, Платон и младший Анит. И шла у них беседа о добродетели, ибо, будучи наслышан о Сократе, приехал из Пелопоннеса страждущий познаний молодой лаконец[157] с суровым обветренным лицом бывалого воина и спросил, поклонившись Сократу:
— Можешь ли научить меня добродетели, мудрец?
И Сократ, с улыбкой взглянув на него, ответил:
— Разве добродетели можно научиться?
— Как же иначе? — удивился лаконец.
— Что касается меня, чужеземец, то я вообще не знаю, что такое добродетель. А если я не знаю, то как я могу научить?
И спросил лаконец:
— Так мне и сказать у себя дома?
— И не только это скажи, но и о том, что я, кажется, нигде не встречал человека, который бы знал это.
— Но почему же нельзя научиться добродетели, Сократ?
Тут-то и приблизился к беседующим демагог Анит, увидав которого, сказал Сократ:
— Вот как кстати ты пришел, Анит. Не хочешь ли поучаствовать в нашей беседе? Ведь как-никак ты сын самого Антемиона, человека мудрого и богатого, разбогатевшего не случайно и не как счастливец, получивший Поликратовы сокровища[158], но благодаря собственной мудрости и усердию. И сына воспитал он достойно, как считает большинство афинян, выбирающих тебя на самые высокие должности. С такими-то, как ты, и надо исследовать истину. Усадите-ка его поудобнее, друзья мои.
И, усевшись на ступеньке портика, спросил Анит, делая вид, что не уловил насмешки в славословии Сократа:
— О чем же беседа?
И Сократ спросил:
— Скажи, Анит, если мы хотим сына твоего Анита сделать искусным врачом, к каким учителям мы его пошлем? Не к врачам ли?
— Только к врачам, — сказал Анит.
— А если захотим сделать из него хорошего кожевника?
— К кожевникам, конечно.
— А к кому пошлем его, если он желает научиться добродетели? Не к тем ли, кто провозгласил себя учителями добродетели?
— Кого ты имеешь в виду? — насторожился Анит.
— Ты и сам понимаешь, что я имею в виду софистов, — сказал Сократ, — ибо именно софисты всем твердили, что они — учителя добродетели.
И сказал Анит с негодованием:
— О боги! Разве ты не знаешь, что софисты — очевидная гибель и порча для всех умов?!
— Что ты говоришь, Анит? — И Сократ лукаво усмехнулся. — Тогда они просто безумцы, а не мудрецы.
— Вовсе они не безумны, — начал сердиться Анит, косясь на сына, пристально внимающего спору. — Скорее уж безумны юноши, платящие деньги софистам, еще безумнее родители, вверяющие своих сыновей этим обманщикам, а того безумнее граждане, позволяющие им въезжать в наши города!
— Уж не обидел ли тебя, Анит, кто-нибудь из софистов, что ты так зол на них? — спросил Сократ.
— С чего бы мне злиться на них? Слава богам, ни с одним из них я даже не знаком.
— Ну, хорошо, — согласился Сократ, — тогда сам назови нам тех, у кого вот этот молодой лаконец может сподобиться добродетели.
И Анит сказал:
— Да любой достойный афинянин поможет стать ему лучше.
— Скажи-ка, Анит, а что, эти достойные афиняне сами собой стали такими, ни от кого не учась?
— Почему же? Они обучались у тех достойных граждан, кто жил раньше их. Или, по-твоему, мало рождалось в нашем городе доблестных мужей?
— А были ли они, эти доблестные мужи, и хорошими учителями добродетели, вот что хотелось бы знать. Согласен ли ты, к примеру, что Фемистокл был доблестный человек?
— Еще бы!
— Значит ли это, что, если кто и был хорошим учителем добродетели, так это он?
— Думаю, что так!
— Тогда вспомни: его сын, Клеофан, был отличнейшим наездником. Он умел и прямо стоять на лошади, и на полном скаку, стоя бросать с нее дротики, и вытворял еще немало чудес; и все это преподал ему отец. Ты, верно, слышал об этом от стариков?
— Слышал.
— Так что сказать, будто сын Фемистокла был бездарен по природе, нельзя?
— Как видно, нельзя.
— Но слышал ли ты, что Клеофан был добродетелен в том же, в чем его отец, в государственной мудрости?