— Какое совпадение! — усмехнулся Мелет. — Ведь мы и пришли к тебе именно затем, чтобы потолковать с тобой о природе прекрасного…
И Сократ спросил:
— В таком случае, ты, верно, не откажешь научить меня, как понимать прекрасное?
— С радостью, Сократ!
— Так постарайся точнее сказать мне, что же оно такое, прекрасное. Ведь это, определенно, малая толика твоих многочисленных знаний.
— Мне думается, вряд ли кто имеет столько интересных мыслей о прекрасном, как я, — заверил Мелет, и Ламия толкнула его под столом, чтобы он не очень зазнавался.
Сократ же сказал:
— Значит, я легко научусь от тебя, и никто больше не изобличит меня в невежестве?
— Разумеется, никто, ведь иначе я оказался бы ничтожным, заурядным человеком.
И снова Ламия толкнула под столом Мелета.
— Только, если ты не против, — предложил Сократ, — я буду возражать тебе, чтобы лучше выучиться.
— Что ж, возражай.
— Так что такое прекрасное, Мелет?
И воскликнул Мелет с величественным жестом:
— Так знай же, Сократ, что прекрасное — это прекрасная девушка!
— Славный ответ, клянусь собакой! — сказал Сократ, а Платон с Аполлодором, чтобы скрыть насмешку, загородили губы кружкой с вином. — Не правда ли, Мелет, если я так отвечу, уж меня никто тогда не опровергнет?
И, довольно рассмеявшись, спросил Мелет:
— Да кто же тебя опровергнет, если каждый подтвердит, что ты говоришь правильно!
— Ну а если мне возразят: «Хорош же ты, Сократ! А разве прекрасная кобылица не есть прекрасное?» Что мы тогда ответим?
— Ты верно говоришь, — согласился Мелет. — Ведь кобылицы у нас бывают прекраснейшие.
— Вот, видишь, — улыбнулся Сократ. — А потом меня спросят: «Дорогой мой, а что же такое прекрасный горшок? Разве не прекрасное?» Что я на это отвечу?
И сказал возмущенно Мелет:
— Да кто посмеет так невоспитанно и дерзко произносить столь низменные слова в таком серьезном деле?!
— Представь себе, что есть такой, — вздохнул Сократ, отхлебнув глоток вина. — Но надо все-таки ему ответить. И я заранее заявляю: если горшок вылеплен искусным гончаром, какие лепил, к примеру, покойный отец Ксантиппы, Нактер, если горшок округл, гладок и хорошо обожжен, как некоторые горшки с двумя ручками из тех прекрасных во всех отношениях горшков, что обычно вмещают шесть таких вот кружек, — если я спрашиваю о таком горшке, надо ведь признать, что он прекрасен. Как можно назвать не прекрасным то, что прекрасно?
— Да, Сократ, — кивнул снисходительно Мелет. — Прекрасный горшок — тоже прекрасное. Но в целом он недостоин сравниться с прекрасной кобылицей, девушкой и со всем остальным прекрасным.
И Сократ сказал:
— Я понимаю, Мелет, что возражать тому, кто задает подобные вопросы, следует, приведя изречение Гераклита: «Из обезьян прекраснейшая безобразна, если ее сравнивать с человеческим родом». И прекраснейший горшок безобразен, если сравнивать его с девичьим родом, не так ли, Мелет?
— Конечно, Сократ, ты верно ответил!
— Но ведь тот человек может сказать: «Как же так, Сократ? А если мы сравним девичий род с родом богов, не покажется ли прекраснейшая девушка безобразной по сравнению с той же Афродитой?»
И Мелет сказал:
— Кто стал бы возражать против этого? Каждому ясно, что по сравнению с богами род людской не прекрасен.
— Но ведь тому-то человеку мы опять не угодим. Мелет. Он посмеется над нами! А если к тому же у него окажется палка, он еще и постарается вздуть меня.
— Что ты городишь?! — возмутился Мелет. — Разве у нас нет суда в государстве, чтобы каждый кто захочет бил другого без всякого повода?
— В том-то и дело, Мелет, что он за дело меня поколотит.
— Не понимаю тебя, Сократ.
— Так наберись немножко терпения и послушай, что скажет мне тот человек. А скажет он вот что: «Эх, Сократ! Я спрашиваю тебя о том, что такое прекрасное само по себе, а ты приводишь в ответ нечто такое, что прекрасно не больше, чем безобразно. Нет, ты скажи мне, приятель, что такое прекрасное вообще, то, благодаря чему и девушка, и кобылица, и горшок становятся прекрасными».
— В самом деле, нелепость какая-то получается, — смутился Мелет.