— Да, друзья мои, однажды я прибыл в Сицилию, когда там находился Протагор, человек прославленный и много старше меня, и, несмотря на это, я в короткое время заработал больше, чем Протагор вместе со своими учениками!
И, оставляя без внимания знаки, которые делал Критон, прося не задевать лучшего друга Анита, Сократ сказал, остановив взгляд на узком, морщинистом лбу Ликона[162]:
— Да, Ликон, ты приводишь прекрасное и важное доказательство мудрости… А вот с Анаксагором, говорят, произошло обратное тому, что случается с вами: ему остались по наследству большие деньги, а он по беззаботности роздал их беднякам — каким же неразумным мудрецом он был! Многие теперь согласятся, что мудрец должен быть прежде всего мудрым для самого себя, а доказывается это так: мудр тот, кто зарабатывает больше денег… — И, видя, что и этим не проймешь невозмутимого оратора, добавил: — Но ведь, если ты зарабатываешь уйму денег искусством красноречия, то, верно, ты здорово в нем разбираешься?
— Что за вопрос, Сократ! — ответил Ликон, осушивши чашу вина и закусывая виноградом.
— Стало быть, начнем, — кивнул Сократ. — Так в чем, собственно, состоит твое искусство? Вот ткачество, например, состоит в изготовлении одеяний. Так я говорю?
— Да.
— А музыка — в сочинении напевов?
— Да.
— Клянусь харитами, Ликон, я восхищен твоей краткостью!
— Бывает, Сократ, когда пространные ответы неизбежны. Тем не менее никому не превзойти меня в краткости выражений.
— Ты прав. Теперь ответь мне так же кратко и только насчет красноречия: что оно такое?
— Это самое великое, Сократ, и самое прекрасное из всех человеческих дел!
— Ах, Ликон, ты отвечаешь уклончиво. Ведь против тебя тотчас же выступят врач, учитель, делец и станут доказывать, что не твое, а их искусство есть величайшее из дел. Так что объясни, пожалуйста, почему ты отдаешь предпочтение красноречию?
И сказал Ликон:
— Искусство красноречия есть потому величайшее благо, что оно способно убеждать словом и судей в суде, и советников в Совете, и народ в Собрании. Владея такой силой, я всех могу держать в повиновении: и врача, и учителя, и ремесленника.
— Понял тебя, Ликон. Тогда давай рассмотрим вот что. Если бы тебя спросили: «Бывает ли вера истинной и ложной?» — ты бы, я полагаю, ответил, что бывает?
— Да.
— Ну а знание? Может ли оно быть истинным и ложным?
— Никоим образом! Только истинным!
— Стало быть, «узнать» и «поверить» — это не одно и то же?
— Ты прав.
— А между тем убеждением обладают и узнавшие и поверившие.
— Правильно.
— Какое же убеждение создается красноречием в судах и других сборищах? То, из которого возникает вера без знания или из которого знание?
— Ясно, что из которого вера.
— Значит, оратор в судах и других общественных местах лишь внушает веру, и только?
— Конечно. Ведь толпа не смогла бы сама разобраться в короткое время, что справедливо, а что несправедливо.
— Иными словами, в том, что внушает ей оратор, толпа невежественна?
— Как же иначе!
— Так что же ты, Ликон, смеешься надо мной? спросил Сократ.
— То есть как «смеюсь»?! — возмутился Ликон.
— Да разве не ты только что пытался убедить меня, что искусство красноречия самое прекрасное из человеческих дел?
— Я и сейчас утверждаю это.
— Да как же можно назвать прекрасным то, посредством чего внушается вера невеждам?
И, заметив усмешки на лицах гостей, сказал Ликон растерянно:
— Ты сбил меня с толку своими вопросами. Но, может быть, мы отложим наш спор? Надо ведь и о присутствующих подумать.
Но хозяин сказал:
— Разве вы сами, Ликон и Сократ, не видите, с каким удовольствием слушают вас эти люди?
И гости дружно поддержали:
— Продолжай, Сократ. Говорите хоть весь день, сделайте милость. Спешить нам некуда.
— Так как, Ликон, — спросил Сократ, — ты согласен продолжать?
И Ликон сказал:
— Для меня было бы теперь позором отказаться, Сократ. Только, если ты не против, я сам хочу задать тебе несколько вопросов.
— Так задавай.
— Раз уж я зашел в тупик, то что скажешь о красноречии ты сам?
— Сказать тебе правду, Ликон, по-моему, это вообще не искусство.
— Не искусство?! Так что же оно такое?
— Я боюсь, как бы правда не прозвучала слишком грубо и как бы ты не подумал, будто я поднимаю на смех твое занятие, Ликон, но то, что я называю красноречием, — это часть дела, которое прекрасным никак не назовешь.
— Какого дела, Сократ? Не стесняйся, говори.