— Судя по тому, с какой поспешностью ты к нам пришел, любезный Критий, тебе не терпится услышать похвалу «Сизифу», не так ли?
— Ты очень прозорлив, учитель, — ответствовал Критий, потупя глаза.
Сократ же сказал:
— Так разве тебе не хватило похвал, которые ты получил в театре? Я слышал, тебе устроили овацию…
— Да не в этом дело, Сократ, — смутился Критий. — Не скрою, что я был бы рад твоей похвале. Только мне куда важнее выслушать твое суждение. Мне говорили, ты прочел «Сизифа»…
— Вот теперь ты выразился верно, Критий: мое суждение тебе важнее всех похвал.
— Да, Сократ, важнее и оваций и поношений.
— Клянусь харитами, славно сказано, Критий! Видно, ты и впрямь считаешь меня сведущим в этом деле. Признаюсь, что и для меня мнение одного сведущего дороже мнений тысяч людей несведущих. А ведь среди тех, кто был на представлении, наверняка немало и таких, кто больше обращает внимание на костюмы лицедеев и красоту декламации, чем вдумывается в смысл драматического сочинения.
И Критий, усмехнувшись, признал:
— Невежд там было предостаточно, Сократ!
— А драма твоя вот, — сказал Сократ, вытащив из-за пазухи свиток и отдав его Критию. — Не потеряй ее. А теперь мое суждение: мысль «Сизифа» мне кажется и неверной, и даже порочной.
— Но почему, Сократ?! — воскликнул растерянный Критий. — А может, ты меня неверно понял?
— Что ж, давай рассмотрим, понял или нет.
— С радостью, учитель! — приободрился было Критий.
— А утверждается тобою, Критий, вот что: подобно сизифову труду, тщетны упования людей, что будто бы законы и веру для них устанавливают боги. — И добавил Сократ, поглядев на друзей: — Для тех, кто, как Критий, богов не признает, давайте считать под этим словом совесть. Так вот, а тщетны эти упования людей потому, как сказано в «Сизифе», что на самом-то деле и законы и вера есть хитроумные изобретения правителей, чтобы держать народ в повиновении. Так ли я понял, Критий?
— Клянусь Гераклом, ты правильно понял! Но почему, Сократ, ты эту мысль назвал неверной?
— Сейчас узнаешь. А сперва ответь: справедливы ли законы Драконта[62]?
— Ни в коем случае!
— А законы Ликурга[63] и Солона?
— Конечно, справедливы…
— Почему же? Не потому ли, что они, в отличие от законов Драконта, выражали единомыслие граждан?
— Именно поэтому!
— Можем ли мы сказать тогда о законах Ликурга и Солона, что, хотя они и названы по именам правителей, на самом-то деле они установления богов, то есть совести, если тебе так больше подходит, Критий?
— Да, Сократ, хотя они, эти законы, и исходили от правителей, но выражали добрую волю граждан.
И тогда сказал Сократ:
— Но ведь ты в своем «Сизифе» утверждаешь, что законы и вера — хитроумные изобретения правителей для укрепления собственной власти!
И в замешательстве сказал краснеющий Критий:
— В самом деле, Сократ, пожалуй, мне следует уточнить в стихах, что речь идет о законах и вере неправедных.
Сократ же сказал:
— Говоря по-другому, речь идет о беззаконии: ведь законно только то, что справедливо, Критий! Потому-то я и назвал твое сочинение вдобавок ко всему порочным, что ты в нем славишь беззаконие правителей!
И, давя в себе гнев перед глазами Критона, Эсхина, Симона и прочих, сидевших рядом, Критий сказал, склонивши голову:
— Как всегда, ты прав, учитель! Мне стоит хорошенько подумать над моим «Сизифом».
Когда же он ушел, Сократ сказал, поведя своими выпуклыми, грустными глазами в сторону друзей:
— Судя по всему, Критий ушел от нас и разгневанным и обиженным, так и не поняв, что я совсем не собирался ославить его, а лишь искал с его помощью истину…
И Критон, осторожный во всем, заметил на это:
— И все же ты его ославил… Да и впредь, Сократ, для твоего же блага, не мешало бы тебе считаться с самолюбием людей: все ведь сочинители, особенно юные, как Критий, больны самолюбием. Не нажить бы тебе врага в его лице.
Сократ же спросил:
— Тогда скажи, дружище Критон, как, оспаривая мысль человека, не задеть его самолюбия?
И не нашел Критон ответа в разуме своем.
Ославленный же Критий с тех пор навсегда отошел от Сократа и, затаив в душе своей ненависть к учителю, утешался лаврами, которые пожинал с представлений «Сизифа», не изменив в нем ни строфы.
62
Драконт — афинский законодатель (621 г. до н. э.), законы которого отличались крайней жестокостью, отсюда «драконовские законы».