И, выслушав Сократа, сказал Алкивиад:
— Клянусь богами, я понял тебя, Сократ! Управление государством должно быть смыслом жизни того, кто к этому стремится, и еще: умению управлять народом нужно учиться так же, как любому другому делу.
— Я бы сказал, более чем какому-либо другому, — поправил Сократ.
Алкивиад же, в возбуждении честолюбивых мыслей стремительно поднявшись, вновь принялся расхаживать перед Сократом, говоря:
— Можешь обвинить меня в нескромности, Сократ, только сдается мне, что боги наделили меня этим умением — управлять людьми. Открылся же мне мой дар вчера, когда сограждане собрались в Толе[117] для добровольных пожертвований на восстановление Афин. Пожертвовав крупную сумму и увидев, что другие богатеи не спешат последовать моему примеру, я взорвался и неожиданно для самого себя произнес по этому поводу такую речь, что мне устроили овацию, а число пожертвований и сумма оказались наивысшими за всю историю города. И многие, в восхищении от такого исхода дела, стали упрекать меня за то, что я не добиваюсь государственной должности. Тогда-то, Сократ, я и решил попытать свое счастье на нынешних выборах в стратеги.
Сократ же спросил:
— И чьи интересы ты собираешься отстаивать?
— Конечно же, народные, Сократ! Ведь справедливее народовластия нет правления! Что ты мне пожелаешь на этом добродетельном пути?
И Сократ сказал:
— Если уж тебя зовет, как ты сказал, твоя одаренность, следуй за ней. Только помни, Алкивиад: многие правители начинали путь добродетельно, да немногие его кончали так же…
И, обняв Сократа за совет, ушел Алкивиад. Сократ же, прибрав со стола и захватив сучковатую палку — от дурных и бешеных собак, расплодившихся после войны во множестве, — тоже вышел из дому.
…Каждый день ходил Сократ на агору, где было наибольшее скопление людей и где всегда поджидал его кто-либо из друзей-учеников, и, усевшись где-нибудь в тени платана или портика, вступал в беседы с каждым, кто этого желал, была бы только возможность приблизиться к неуловимой, вечно ускользающей Истине. И афиняне, зная, что этот человек, низкорослый, с выступающим животом, с шишковатой лысой головой и выпуклыми умными глазами, бескорыстен и отзывчив на любую просьбу, дать ли житейский совет, разобраться ли в запутанном споре или же посостязаться в диалектике, говорили о нем: «Вызвать Сократа на разговор все равно что позвать ездока в чистое поле: спрашивай и услышишь».
И лето, знойное и пыльное в Афинах, сменялось ветреной холодной зимой, зима сменялась летом, Сократ же все ходил по городу и, неустанными беседами разоблачая беззакония, несправедливости и ложь, побуждал сограждан к добродетельному знанию; и к тому же звали сочинения его друзей.
Но в иную бессонную ночь мучили Сократа тяжкие сомнения в возможность разума исправить нрав людской, ибо видел: как и прежде, как всегда, гнездится в народных Афинах зло и рядом с нищенством многих цветет непомерная роскошь немногих, и алчность, мздоимство, обман, корысть властолюбия, ложь и невежество правящих подтачивают государство, как точит ржа железо.