я не ожидал. Видимо, разговор предстоял нелегкий. Карпунин грузно опустился, закрыл лицо руками, склонил голову, некоторое время молчал. Вдруг его плечи мелко затряслись. По правде сказать, я даже растерялся. Редко приходится видеть такого сильного, волевого человека в слезах. Думаю, это была даже не слабость, скорее - душевный стресс. В таких случаях лучше побыть рядом, помолчать. И я ждал, когда он заговорит.
- За что меня убирают из полка? Ведь я дал слово, что детей не брошу. И Таню я не обманывал. Так уж получилось, черт попутал, каждую минуту смерть нюхаешь... Как же я полк брошу? Если виноват перед вами...
- Ни в чем ты не виноват! - сорвался я, понимая, что сочувствием только разбередишь душу. - Веришь мне?
- Ну?
- Твою фамилию комдив назвал как одного из лучших. Это его приказ. Поставь себя на мое место. Ты мой боевой друг. Таня, Таня, при чем тут она? Ты идешь на повышение - еще встречу тебя командиром полка.
Он немного просветлел, наверное, то, что я сказал, все-таки было для него каким-то облегчением. Забегая вперед, скажу, что в 1951 году Карпунин, опытный летчик, станет командиром авиаполка Северного флота. А пока что туча вроде бы немного рассеялась. Я предложил выйти прогуляться вдоль опушки леса, подышать сосной, а заодно определить погоду на завтра.
Замена Карпунина произошла довольно быстро. Первым на связном самолете прибыл из Ленинграда подполковник Панфилов. Новый начштаба был немного старше меня, в морской авиации служил лет пятнадцать. По отзывам, был человеком смелым, дрался под Ладогой, раненый, сумел покинуть горящий "як" и спастись на парашюте. В дальнейшем как офицер, имевший склонности к штабной работе, был назначен начальником ПВО Ладожской военной флотилии, а затем командиром базового района ПВО.
Его постоянные просьбы о переводе на летную работу наконец увенчались успехом, и он получил назначение в наш полк.
Встреча наша произошла у входа на КП полка. В подполковнике чувствовалась хорошая выправка. А строгая приветливость немного обожженного лица, умение смотреть в глаза собеседнику вызывали симпатию. Первое впечатление не было обманчивым, наша дружба, скрепленная войной, продолжалась всю жизнь.
Не успели мы проводить боевых друзей, как начались бои "местного значения", о которых предупреждал командующий.
В середине июля немцы ввели в Финский залив крейсер "Ниобе" (бывший голландский крейсер "Гельдерланд", переоборудованный в специальный корабль ПВО). Воздушная разведка проследила за его движением по финским шхерам и входом в порт Котка, но приняла крейсер за финский броненосец береговой обороны.
Командование флотом и фронтом приказало авиаторам уничтожить корабль.
План предусматривал два налета на базу и порт Котка. В первом определить стоянку корабля и уточнить силы противовоздушной обороны, провести разведку боем, после чего нанести массированный удар бомбардировщиками и торпедоносцами по кораблю, а штурмовиками и истребителями парализовать зенитное и воздушное прикрытие порта и военно-морской базы.
Силы удара - семь авиационных полков, всего 132 самолета. Впервые были выделены истребители для блокирования аэродрома Котка, расположенного в 30 километрах севернее города, на котором базировалось около 50 истребителей ФВ-190 и Ме-109Ф. Блокировка была возложена на наш полк.
Я понимал ее трудность. Но от того, как будет выполнена эта часть операции, зависел ее успех в целом. Были назначены две группы по восемь самолетов Ла-5. Первую повел я, вторую - только что прибывший капитан Татаренко.
Решили за 15 минут до удара выйти к аэродрому с двух сторон и, заняв выгодные высоты и направления, не допустить взлета истребителей, которые будут брошены на отражение наших бомбардировщиков, наносящих удар по Котке.
С нами летели наиболее подготовленные летчики и два стажера: старшие лейтенанты Сафронов и Лукин. Для них это было боевое крещение. Для "страховки" они были поставлены по одному в каждую восьмерку, в середину боевого порядка.
План мы выполнили чисто, без единого отклонения, внезапно накрыв аэродром. Кроме того, попугали пушечным огнем особо ретивых зенитчиков. 20 минут продержали "взаперти" 50 лучших вражеских истребителей. И когда мне донесли, что броненосец и два транспорта потоплены, все по сигналу "нырнули" на малую высоту и благополучно вернулись домой. По этому случаю, командир дивизии полковник Корешков на разборе сказал: "Четвертый ГИАП вновь сдал экзамен на гвардейское звание с оценкой "отлично".
Несколько позже командир звена Шестопалов парой с высоты 150 метров сфотографировал полузатонувший корабль, - тогда-то и выяснилось, что потоплен не броненосец береговой обороны, а крейсер ПВО, имевший на борту большое количество зенитных пушек различного калибра. Эта операция "местного значения" была высоко оценена. Многие летчики были награждены боевыми орденами, двоим присвоено звание Героя Советского Союза, а подполковник В. И. Раков - командир полка бомбардировщиков - стал дважды Героем Советского Союза.
Но с этого дня озверевшие фашисты стали день и ночь кидаться на наши тральщики, очищавшие от мин воды залива, чтобы дать возможность флоту поддержать приморский фланг Ленинградского фронта. Сразу увеличилась и наша боевая нагрузка. Пришлось, не закончив работу с новичками, включать их в боевые операции.
Ночью полк подняли по тревоге. Надо было надежно прикрыть войска под Нарвой. На заре артиллерия ударила по крепости, с запада поднималась "фронтовая заря" - зарево пожаров. Тысяча орудий два часа двадцать минут били по врагу, ломая и круша его долговременную оборону. Пошли в наступление 2-я ударная и 8-я армии - с востока и юго-запада. 26 июля Нарва была взята. Мы свое дело сделали - ни один "мессер" не был допущен к боевым порядкам наших войск. Наконец-то была полностью очищена от фашистов залитая кровью ленинградская земля.
Войска закрепились, улучшили свои позиции и дальше на запад пока что не двинулись, а мы продолжали держать над Нарвским районом усиленный воздушный "зонтик", не догадываясь, что войска 2-й ударной армии в это время скрытно перешли с нарвского участка в район озера Теплого, чтобы в самом узком месте переправиться на западный берег и принять участие в боях за Тарту.
Переправиться на западный берег Чудского озера мешала сильная вражеская флотилия - более 100 различных кораблей, в том числе самоходные десантные баржи с артиллерией и бронекатера. Их-то нам и было приказано разгромить. Это была наша главная задача в Таллинской операции. Около месяца дивизия штурмовиков и два полка истребителей, в их числе и усиленная эскадрилья капитана Федорина, вели непрерывный поиск, пока не потопили и не вывели из строя основные силы флотилии. В этих боях мы потеряли двух молодых пилотов: М. X. Макаренко и И. Т. Азарова. Войска переправились на западный берег Чудского озера, изготовясь для удара с юга по группе "Нарва".
В первых числах сентября полк вновь, как говорится, вошел в форму. Новички прошли хорошую школу боев и действительно подтянулись до "плеча" гвардейцев. Все с нетерпением ждали конца боев "местного значения" и начала долгожданной Таллинской операции.
Гитлеровцы, понесшие потери на юго-востоке Эстонии и в Латвии, лихорадочно готовились к отпору, увеличили количество авиации на северных аэродромах Эстонии, сосредоточив основные силы истребителей в районе Тапы и Раквере, по которым нам тотчас же предписали ударить. Надо было их побить как можно больше на земле и повредить взлетно-посадочные полосы. Удар по Раквере мы нанесли в семь часов утра. К аэродрому подошли тремя группами по десять самолетов в каждой. За нами с интервалом в пять минут летели два фоторазведчика: капитан Бычков - ветеран полка и его новый ведомый старший лейтенант Сафронов. Нужно было зафиксировать на пленку результаты налета. На 24 истребителях были подвешены по две фугасные бомбы. Шестерка (по паре в каждой группе) летела без них с задачей связать боем вражеские патрули, если таковые окажутся в этом районе.
Первую группу вел я, вторую - майор Белоусов, третью - капитан Татаренко. Командиры всех трех эскадрилий были нашими заместителями. Такой подбор давал гарантию успеха.