Через полчаса собрались все, последним вошел мрачный Леонид Георгиевич. Он щелкнул замком правого протеза, сел на поставленный Поповым стул.
- Простите, что малость запоздал, - обращаясь ко всем, процедил он сквозь сжатые зубы.
Хорошо зная характер Леонида Георгиевича, именно сейчас я был обязан найти какие-то решительные слова. Причина сбора, кроме врача, никому не была известна, все ждали, смотрели на меня, а я - в глаза Белоусову.
- Вот что, - сказал я. - Все, кто собрались, давние боевые друзья Леонида Георгиевича. Не было ни дня, ни часа, чтобы мы не переживали за его судьбу. И чем ему было тяжелее, тем ближе мы становились к нему. Опять ему грозит беда - новая ампутация ног, а что там отрезать? Жаль, узнали мы об этом поздно и, к сожалению, не от него. Если вы не верите мне и врачу полка, то попросите Леню снять протезы, а мы ему простим обман.
Лицо Леонида Георгиевича побледнело. Он хотел встать, но лишь положил руки на колени. Сказал совсем тихо:
- Простите, дорогие друзья. Уж очень хотелось дотянуть до Победы. Видать, не суждено! Снимать протезы нет надобности, на врача я не в обиде он делал все, что мог. Видимо, снова придется в госпиталь, может, помогут. Пишите, Василий Федорович, предписание, завтра же подамся в Ленинград.
Утром следующего дня полк тепло попрощался с человеком, чьи боевые дела остались золотой страницей в истории, и в истории не только полка... К счастью, хотя пути наши и разошлись, жизнь, судьба оказалась к нам благосклонна и не раз нас сводила, давая возможность вновь вспомнить пережитое...
День войны - последний
Полк перелетел на промежуточный аэродром под Таллин. А наземные наши службы со всей аэродромной "мебелью" пока еще совершают свой путь в Литву. К концу третьих суток, когда они прибыли на место и новый аэродром был подготовлен, разразилось февральское ненастье. Вьюга с мокрым снегопадом стерла грани между коротким днем и ночью, закрыв все просветы в небе. Хочешь не хочешь, нужно ждать, когда обширный циклон уйдет за пределы Прибалтики.
Хуже всего томиться без дела. Не скучал, по-моему, один Кира Столярский. Он часами просиживал в техническом отделе авиационно-технической базы, где работала повзрослевшая Биана, с которой вот-вот собирался вступить в брак.
Летчики молча и вслух проклинали скандинавские циклоны, а они, как назло, шли "под ручку", словно молодые пары, один за другим. Больше недели сидели мы как на горячей сковородке, выскакивая на улицу при каждом появлении синевы в разрывах облаков.
Как всегда, в "мирные" часы вспоминалась семья, прилетавшая в Липово, маленькая Галочка, которая так привыкла ко мне за три недели, что всегда искала меня, бегая меж палаток, и, чуть картавя, спрашивала у всех, кого встречала: "Где мой папуля?" Часто кто-нибудь приводил ее на командный пункт или на стоянку самолетов, и она, увидев меня, бежала навстречу и громко кричала: "А вот и нашла тебя, пойдем искать красные грибки".
Тяжело расставаться было с малышкой, еще тяжелее было смотреть на Сашеньку: в который раз расставались, а война продолжалась. Перед отлетом она отвела меня в сторону и тихо спросила: "Вася, почему ты отказываешься лечь в госпиталь? Раны дают себя знать, надо подлечиться, ведь в перегрузках может случиться непоправимое!" И, не договорив, заплакала.
Нет, что ни говори, а сидеть без дела плохо, черт знает, что лезет в голову. В настоящей работе обо всем этом забываешь. Конечно, неплохо полечиться, но сейчас оставлять полк на перепутье нельзя.
Полк благополучно перелетел на полевой аэродром Аглонен. Наконец погода установилась. Теперь в районе Паланги и Мемеля собралась вся 1-я гвардейская истребительная дивизия. На огромном аэродромном узле сосредоточилась почти вся авиация Балтики, которой была определена задача уничтожить противника на всем театре Балтийского моря - от Моонзундских островов до Померанской бухты. Кроме того, морские летчики вместе с ВВС армий продолжали наносить удары по войскам в районе Кенигсберга, Земландского полуострова, обеспечивали высадку десантов флота и блокирование с моря вражеских портов Либава, Пиллау и Данциг.
Торпедоносцы и бомбардировщики под прикрытием "яков" и "лавочкиных" буквально не пропускали ни одного фашистского корабля или транспорта, обнаруженных разведкой в любом районе моря.
Полтора месяца мы ежедневно эскадрильями и полковой группой вылетаем на боевые задания, прикрывая торпедоносцы, бомбардировщики, штурмовики и лихие торпедные катера, которые в темное время суток, миновав занятое врагом курляндское побережье, появились в районе Паланги, создав в средней части Балтийского побережья мощное соединение.
Все это время над конвоями в море, в районах Кенигсберга, Пиллау (ныне Балтийск) и Данцига, куда больше всего приходилось вылетать на боевые задания, хваленые "фокке-вульфы" и "мессершмитты" при встрече с "лавочкиными" и "Яковлевыми" лишь огрызались, подчас отходили в глубину своих войск или в море. И только над военно-морской базой Либава они дрались, можно сказать, насмерть. За уклонение от боя командование окруженной курляндской группировки карало их беспощадно.
Мощную сухопутную группировку и порт Либаву, с воздуха прикрывала всем составом 54-я эскадра. Хотя ее боеспособность значительно снизилась, но все же при нанесении ударов по наземным объектам и порту Либаве летчики "Зеленого сердца" наносили нашей авиации чувствительные потери.
Мы, гвардейцы 1-й гвардейской истребительной дивизии, понимали, что придется вновь скрестить мечи с "фокке-вульфами" на завершающем этапе войны.
Силы фашистского люфтваффе слабели с каждым днем. Даже когда наши войска и силы флота в Восточной Пруссии рассекли фашистский фронт на три изолированные группировки - хельсбергскую, кенигсбергскую и зем ландскую - и приступили к разгрому вражеских соединений, фашистская авиация оказалась неспособной помочь обреченным войскам.
Воздушные бои стали редкими. Летчики нашего полка за это время сбили всего три ФВ-190. Но война остается войной. Мы латали пробоины, меняли моторы на самолетах, получивших повреждения от зенитных снарядов. К счастью, в феврале и марте в воздухе потерь не было, зато на земле, отвоеванной у врага, нас подстерегали сотни различных мин, взрывных ловушек и других зловещих сюрпризов.
Теперь мы стали более осторожными на земле, а летчиков вновь и очень настойчиво стали обучать противозенитным маневрам и подавлению зенитных средств противника. Для этого в каждом задании выделялись специальные ударные группы.
С первых дней апреля наши войска громили разобщенные вражеские группировки в Восточной Пруссии. Кенигсбергом занялись войска 3-го Белорусского фронта. Особо важная роль отводилась тяжелой артиллерии и авиации фронта и флота, предназначенных для разрушения мощных фортов, располагавшихся несколькими поясами вокруг города. Враг рассчитывал на длительную оборону в условиях полной изоляции.
1 апреля наш полк вновь перебазировался на аэроузел восточнее и южнее Кенигсберга, чтобы вместе с истребителями авиакорпуса фронта прикрывать войска и ударную авиацию.
Летчики здесь воевали на американских самолетах "кобра", и наш прилет на лучших советских машинах Ла-5 и Ла-7 оказался для них хорошим подспорьем. Правда, погода вначале подвела. Несколько дней дождь со снегом приковывали авиацию к аэродромам, большинство из которых размокли до предела. И только 6 апреля авиация смогла подняться в воздух и поддержать артиллерийский удар. Около двух тысяч самолетов непрерывным потоком с различных высот и направлений обрушились на укрепления врага. Истребители, заняв самый верхний эшелон, создали плотный "зонтик", под которым бомбардировщики, штурмовики и разведчики могли работать спокойно.
Трое суток, день и ночь, войска штурмовали старинное осиное гнездо прусской военщины. Огромный город в огне пожарища. Сплошное облако черного дыма поднялось до высоты трех тысяч метров над крепостью, которую Гитлер считал неодолимой.